|
К слову, и сегодня мы видим подлинное богатство вовсе не там, где его видели еще древние мудрецы. Они искали его прежде всего в душе. Не случайно у Платона в «Пире» Алкивиад утверждает, что для денег Сократ столь же неуязвим, сколь Аякс для вражеского металла («подкупить его деньгами еще невозможнее, чем ранить Аякса мечом»). Аристотель, как о главном, говорит о досуге: «нужно, чтобы граждане имели возможность заниматься делами и вести войну, но, что еще предпочтительнее, наслаждаться миром и пользоваться досугом, совершать все необходимое и полезное, а еще более того — прекрасное [курсив мой. — ЕЕ.]»[104]. По Эпикуру высшая ценность заключается отнюдь не в возможности наслаждений, а в достижении их предела — атараксии, иначе говоря, душевного спокойствия и безмятежности. Его идеал требует от человека довольствоваться простой пищей, скромной одеждой, не стремиться к почестям, богатству, государственным должностям; жить, уклоняясь от всего, что может нарушить покой души. Но, со временем эволюционируют и эти представления. Российский культуролог Михаил Маяцкий пишет: «…классическое афинское хозяйство зиждилось, <…> на благодеяниях (euergesiai), на спонсорстве благодетелей-эвергетов. Его основным принципом был дар, обмен услугами. Знать соревновалась не только в показной роскоши, но и в снискании благодарности (charis) земляков, щедро, сверх положенного налога, финансируя армию, флот и бесчисленные религиозные и спортивные праздники и игры. Смысл богатства имущий афинянин видел не в накоплении, а в его трате, в том числе на других. Может быть, даже в первую очередь на других, потому что только это обеспечивало ему признательность сограждан и славу. Одной из осознанных целей обладания богатством была возможность помогать друзьям. От современных представлений о дружбе, которые прошли через горнило христианской бескорыстности и безвозмездности, античную дружбу отличает неприкрытый расчет на взаимные обязательства или ответный дар. Показателен анекдот, <…> о Диогене-цинике: нуждаясь в деньгах, он попросил друзей не дать, а отдать, вернуть <…> ему деньги (в смысле: за всё, что он для них сделал, они ему должны)»[105]. Другими словами, только со временем то прекрасное, что на досуге должна творить не стесненная ничем материальным спокойная и безмятежная душа, получает материальный эквивалент. Дальше — больше, и скоро даже эпикуреизм будет ассоциироваться прямой противоположностью его существа — с материальными благами. Но даже при том, что именно дети главное богатство патриархальной семьи, они продолжают оставаться одной из позиций общей номенклатуры «имущества» родителя. Поэтому еще долгое время неравенство прав между родителем и детьми будет сохраняться. Так, в Риме правосостояние личности будет определяться тремя статусами — свободы, гражданства и семьи. Только лицо, одновременно обладавшее всеми ими, становилось полноправным, т. в публичном праве получало возможность участвовать в народном собрании и занимать любые государственные должности, в частном — вступать в римский брак и участвовать во всех имущественных правоотношениях. По первому основанию все население делилось на свободных и рабов; по второму свободные делились на граждан и иностранцев (перегринов); по третьему полной политической и гражданской правоспособностью пользовались только главы римских семей. Все остальные считались находящимися под властью родоначальника. Только к концу республики ограничения в частном праве перестали влиять на положение человека в публичном. — 56 —
|