Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры

Всякая внешняя форма имеет свое идеальное основание, и если бы п°следнее называлось формою внутреннею, то нам пришлось бы ис­кать новые названия для различения самих внутренних форм. В дей­ствительности, внутренние формы потому и называются внугренни-V|n, что они постоянных чувственных индексов не имеют, ибо они суть

1

формы мыслимого, понимаемого, смысла, как он передается, сообща­ется, изображается. Эти формы именно и составляют то, что делает сообщение условием общения. Их чувственные знаки - не постоянные индексы или симптомы, а свободно перестраивающиеся отношения элементов, сообразно выражаемым отношениям, перестраивающие­ся по законам, сознание которых дает возможность улавливать, как характер этих перестроек, гак и отражений в них сообщаемого. Син­таксические же формы суть формы именно «передачи», передающих знаков, т.е. «чисто» словесные формы языка как средства общения. Их собственное «значение» — не в смысле передаваемого, а в них самих, т.е. их значение исчерпывается их синтаксическою значимостью, точ­нее, синтаксическим назначением. Как формы речи, они суть формы языка, как sui generis вещи, т.е. формы оптические: формы не природ­ной вещи как она есть, не предмета, о котором идет речь, а самой речи, как вещи, имеющей свою формально-онтологическую конституцию. Те чувственные индексы суть как бы названия речевой вещи, ее свойств и отношений. Смысл этих форм - синтаксический, а не смысл сообщаемого. Он исчерпывается двумя функциями этих форм, функ­циями словесного упорядочения самой передачи: со стороны, действи­тельно, объекта, о котором нечто сообщается, - конструкция объектив­но-смысловая, - и со стороны целей («воздействие») и мотивов (эмоционально-волевых) передающего субъекта (индивидуального и коллективного, и обоих зараз), - конструкция субъективно-экспрессив­ная («интонация»). В обоих случаях к смыслу передаваемого синтакси­ческая форма может иметь отношение лишь опосредствованное -формами самого передаваемого смысла и предмета, как «объекта», так и «субъекта». Поскольку эти последние формы суть формы не самого бытия объекта, а формы сообщаемого об этом бытии, они суть логи­ческие формы и внутренние. Вопрос об отношении к ним, о «согласо­вании» с ними, форм синтаксических есть особый вопрос, только под­черкивающий их разную природу и разные сферы их онтологической принадлежности.

Что касается отношения синтаксических форм к бытию «передава­емого» со стороны субъекта, то оно кажется более непосредственным, поскольку формы «передаваемого» здесь запечатлеваются в самом зву­ковом материале, как ингредиенте «субъективного выражения» («эксп­рессия», передающаяся в «интонации», «прерывистости речи», «шепо­те», «крике» и т.п.). «Многое, — говорит Гумбольдт, - в строении периодов и в связи речи нельзя свести к законам, но оно зависит всякий раз от говорящего или пишущего. Заслуга языка тогда - в том, чтобы гарантировать свободу и богатство средств для многообразия оборотов, хотя бы он доставлял только возможность создавать их в каждый дан­