|
14 Герман Пауль хотел возвести такой эмпирический конгломерат в «принципы». - в jtom, не только его, но, быть может, всех так называемых младограмматиков - историческая незадача (Ср. Delacroix ?. Le Langage et la Pensee. Paris, 1924. P. 27-28). 1 ти, то здесь одинаково неубедительны: и ссылка на «возникновение», - о котором мы ничего не знаем, - и ссылка на «потребности», - о возникновении которых мы также ничего не знаем. Но если видеть в этой догадке простое отражение наблюдения, которым можно воспользоваться для характеристики языка как средства, то такая характеристика дана здесь с нужною полнотою. В отличие от чисто утилитарного толкования языка, эта характеристика охватывает его не только в его прагматических, но и в его искони поэтических функциях. Человек - поющее животное изначально, и также изначально он - животное, связывающее со звуком мысль, но лишь только он вступает в общение с себе подобными, - хотя бы это общение мы рассматривали лишь как производное его изначальных способностей и задатков, - он начинает пользоваться своими задатками, как средствами для достижения целей самого общения. Именно, как средства, языки развиваются в обществе, подчиняясь его собственной телеологии, испытывая на себе воздействие всего целого социальной организации и среды, словом, сами становятся социальной вещью среди других социальных вещей, входят в их общую историю и имеют свою собственную специфическую историю. Язык посредствует не только между человеком и мыслимою им действительностью, но также между человеком и человеком, передавая мыслимое от одного к другому в виде и в формах общественной речи. Как социальная вещь, язык не есть чистый дух, но он не есть также и природа телесная или душевная (внешняя или внутренняя). Как эмпирическая социальная вещь, как средство, язык есть «речь», а человеческая речь есть нечто отличное и от мира (природного), и от духа15. Эмпирически именно в таком виде, отмечает Гумбольдт, язык дан говорящему поколению16. В таком виде он должен быть также предметом эмпирического изучения. Язык вошел в историю как ее составная часть, и он становится предметом конкретно-исторического изучения. В своем эмпирически-социальном историческом бытии, он не теряет своих принципиальных свойств, не может их потерять, но он их осуществляет лишь частично и ущербно: идеальные возможности языка переходят в случайную действительность речи. Какова бы ни была мера этой частичности, ее изучение в связи с возможною принципиальною полнотою языка как такого вырастает здесь до основоположного значения науки о языке для всей исторической науки в целом. «При рассмотрении языка an sich, - говорит Гумбольдт, - должна открыться форма, которая из всех мыслимых наиболее согласуется с целями языка, и нужно — 297 —
|