|
а) Происходит что-то нелогичное. Лори и Дегрей, несомненно, существовали. Если бы их не было, им незачем умирать. Ликвидировать человека можно, только убив его. Иначе он существует. Дегрей что-то разнюхал, он понимает опасность дела, но тайна слишком ценна, и он не может (а, скорее, не хочет) отступать. Он собирается поехать в особняк Сен-Клер (будь он проклят), но не успевает. Лори собирается идти ко мне и тоже не успевает. Но Лори была у меня и погибла. Дегрей, наверняка, разыскал особняк и тоже погиб Он был в особняке и оттуда, конечно, не вернулся. Но он умер у себя дома от сердечного приступа. б) Совершались ошибки, порождённые самоуверенностью, небрежностью, безаварийностью долгих лет (а может, веков) работы. Ошибку заметили, но не исправили в уверенности, что её никто не заметит, а если и заметит, то не поймёт. Но Дегрей её заметил и получил ниточку, которую стал тянуть. Ниточка вывела его на особняк Сен-Клер (что бы это могло означать); он понимает, что рискует головой, боится за Лори, поэтому ничего ей не говорит. Но он не может допустить, чтобы тайна умерла вместе с ним. А с кем он может поделиться в такое сумасшедшее время войны и оккупации? Кто будет слушать его, когда у людей столько проблем, которые все сведены к довольно простой: победить и выжить или просто выжить. Даже Лори вряд ли бы стала слушать его серьёзно. С неё достаточно того, что немцы могут в любой момент пронюхать о её связях с Сопротивлением и, невзирая на 20 апреля, поставить к стенке. Кроме того, Дегрей понимает, что человек, знающий то, что знает он, — уже потенциально обречён, и не хочет подставлять под удар Лори. Он оставляет письмо, и я готов поклясться, что там было написано только: “Особняк Сен-Клер” и больше ничего. Но почему Лори в клинике сказала мне об этом, а Лори, приходившая ко мне, — нет? Можно, конечно, кое-что понять, если не задавать себе тысячи “почему”. Есть вещи, которые человеческий мозг, находящийся в тисках нашего мировоззрения не может представить или ему просто не дают возможности задумываться над такими вещами. Есть вещи, которые делать положено, и есть — которые не положено. Так гласят устав любой армии, книги, включившие в себя опыт сотен войн, проведённых людьми. На каком-то уровне можно то же самое делать и с мыслями. Направить нашу мысль по уже заранее определённому руслу и управлять ею. Я часто задумывался на эту тему, ведь иначе трудно объяснить всю нелогичность развития человеческой истории, от рождения новой жизни до мировых войн. Но тогда тот, кто сидит у пульта управления, имеет цель, которую человеку познать не дано, ибо поняв цель и осознав, что он не более чем марионетка, он доберётся и до пульта. — 147 —
|