|
Петьша молча показал вверх, и мы стали взбираться в гору по узкой тропинке, виляющей среди камней. Под песчаной стеной, точно изрешеченной пушечными снарядами, Петьша остановился, перевёл дух. Потом он подошёл к обрывистой стене, ловко запустил одну руку в отверстие норки, подтянулся и второй, свободной рукой стал шарить в соседней норке, затем спрыгнул вниз, подняв песчаную пыль, и показал мне лежавший на ладони роговой гребешок. — Это гребень русалки, — сказал он серьёзно и твёрдо. — Теперь ты понимаешь, кто нас с Кольшей тянул ко дну в Ильин день. Я ждал чего угодно, заранее был внутренне готов к любому чуду, но чтобы увидеть гребень русалки… Мурашки побежали по моей спине. Я наклонился пониже над Петьшиной ладонью, боясь взять гребень в свои руки, но всё же желая разглядеть его получше. Гребешок и вправду выглядел довольно необычно. Надо сказать, что сам по себе роговой гребень не мог быть в те годы диковинкой, ибо имелся в каждой семье. Обоюдозубчатый, с одним рядом редких и толстых зубьев и с другим — частых и мелких, он служил не только для причёсывания волос, но и для тщательного прочёсывания их — с надеждой освободиться от беспокойной живности, которая в головах селян, особенно в космах ребятни, водилась тогда в изобилии. Не знаю, кто и где делал эти роговые гребни, но в деревню их обычно привозил старьёвщик и выдавал желающим в обмен на тряпьё, на цветной металл, на те же коровьи рога. Однако этот роговой гребешок, вынутый Петьшей из норы ласточки-береговушки, резко отличался от всех виданных мною ранее. Он был скорее не гребнем, а гребёнкой или расчёской с одним рядом длинных округлых зубьев, выгнутый подковкой и украшенный по тыльной кромке язычками, вырезанными с необыкновенным изяществом. Язычки эти, словно бы волны, набегали друг на друга, и в пазах между ними по всему полотну были прочерчены стремительные закорючки, наподобие запятых, что ещё более усиливало впечатление бегущих по гребешку волн. — Как же ты нашёл его? — спросил я, кивнув вверх, на зияющие дырки в песчаном уступе. — Мы с Кольшей натокались ещё летом, когда приходили сюда ловить ласточат. Этот гребешок мне поглянулся, и я утащил его домой, держал на бане, в ящике с панками и бабками, никому не показывал, чтоб не спрашивали, где взял. Боялся почто-то. Хоть и не знал тогда, что это гребень русалки. А после, как Самсон вытащил нас, как очухались мы, так я и догадался, в чём дело, и вернул гребень в нору. — Но как же она… с рыбьим хвостом?.. — О, ты не знаешь русалок, — перебил меня Петьша таким тоном, словно он с русалками был давно на короткой ноге. — В лунные ночи они поднимаются сюда вот по этой же тропинке, играют здесь на песке, расчёсывают друг дружку. У них же, знаешь, какие волосы? Во! До самых пят. — 214 —
|