|
Вечер был ещё долгий, прозрачный, почти как в июне и в мае. Розовая дымка по всему горизонту, и не только на западе. И всё пронизано светом — уже без духоты и без жара. Ни дуновения. Несколько часов безветрия, розово-золотого света, розовой дымки, покоя, невообразимых красок неба. Днём машины подняли пыль, и теперь она медленно опускалась, позолоченная солнцем. Вечер нёс ощущение покоя, отрешённости, какой-то завершённости во всём. Жизнь представала быстротечной и красивой, как на гравюрах Хокусаи, а за сменой форм, их внешней красотой и совершенством угадывалось что-то более важное, вечное. Так звуки органа вызывают грусть, острое переживание красоты и совершенства, понимание земного как преддверия. — Знаешь, Андрей сегодня не стал работать, — удивлённо сказала жена. Это и правда удивительно, потому что чем Андрей славен, так это феноменальной безотказностью. — Андрюха, что с тобой?! — Да как-то тяжело, душно, пот градом по лицу. Даже решил, что заболел. Вышел с кладбища, стало полегче. Так и сидел в тени. — Андрей, давай честно… Не по душе тебе этим заниматься? — Ну и это… Я как-то подумал: а вот кто-то придёт и будет на нашем кладбище так же вот пересчитывать, кто сколько прожил. — Мы же не из любопытства, Андрюша, и не развлекаемся. — Я знаю! Я же не против, я только говорю, что в голову лезло. Может быть, тоже от жары, я откуда это знаю… Сижу я в тени, сачкую, а в голову всякое лезет… Позже оказалось, что не один Андрей что-то захандрил. Ещё двое изо всех сил порывались сбежать с кладбища, но не так откровенно, как Андрей. Эти двое старались отлучиться под благовидными предлогами: принести всем воды; отнести заполненные тетради; помогать дежурным… С обоими я потом разговаривал, и симптомы были те же: “Чтой-то тяжело, зловеще как-то, неприятно… Сами не понимаем, в чём дело, но пот градом, а выйдешь с кладбища, полегче…” Произошло на кладбище и ещё одно интереснейшее событие, но его от меня тоже, как выяснилось, утаили, и узнал я о нём гораздо позже. Ложились мы в этот вечер поздно, где-то уже в первом часу. Мы с Еленой Викторовной расположились на веранде лесничества: и попрохладнее, и так мы будем контролировать отряд. Перед нами была только запертая на щеколду дверь в одну хилую досочку — в общем, дверь от честного человека. Около часу ночи вдруг бешено залаяли собаки. Дикий собачий ор поднялся где-то возле кладбища и постепенно приближался. Полное впечатление, что собаки сбегались в какое-то определённое место и начинали кого-то облаивать, а потом мчались за этим кем-то, медленно идущим вдоль деревни. И притом собак становилось всё больше и больше, а к лающим в процессии присоединялись ещё и все цепные псы. — 187 —
|