|
Ну вот, “правительства” и приспособились: гра… реквизировать в городе, а потом менять на продовольствие. Реквизируют, скажем, хорошие часы с кукушкой — и на мешок пшеницы! Конфискуют красивое платье у исчадия буржуазии — и на мешок картошки! А если удалось бы конфисковать машинку “Зингер”, так и на свиную тушу бы хватило. Ну, а если реквизировали золото или валюту, тут члены “правительств” прятали это всё поглубже, не стеснялись. А у Вилькицких кто жил во всём большом доме? Сам старик Вилькицкий с женой. Сын у них погиб на фронте, второй сын давно отделился, жил в Канске. Дочь замуж вышла и с мужем уехала в Иркутск. В доме же, понятное дело, оставалось ещё, что реквизировать на нужды революционного народа. Вот одно “правительство” и подошло метельным вечером к дому. Вот он, окошки светятся красноватым мягким светом от керосиновой лампы. Заходи, братва-“правительство”, двое к одному окну, двое к другому. А глава “правительства”, премьер, значит, с подводой остаётся на дороге. Только тут недосмотрело “правительство” — то ли разведка не донесла вовремя, то ли свои силы переоценило… Потому что у Вилькицких как раз утром появились двое офицеров, однополчане погибшего сына. Ехали они куда-то на восток, по свои делам, зашли к родителям товарища. А Вилькицкий и оставил их ночевать — дом всё равно большой, пустой… Имя одного из парней история сохранила — Александр Николаевич Шведкин. Другой вроде из казаков, и как будто фамилия — Невозможных. Но это всё уже недостоверно. Вот сидят они и пьют чай — Вилькицкие с гостями, за самоваром, на первом этаже. Тут удары, рамы вылетают, окна распахиваются, обрезы на подоконник: — Стоять! Руки вверх! Реквизиция! И тут же — ни Вилькицкие, ни банди… то есть в смысле революционеры — они и подумать ничего не успели — а тут как очереди — тах-тах-тах! И офицеры уже возле окон. — Ага! — кричат. — Вон ещё один побежал! И кончилось в этот день одно из то ли семи, то ли восьми “правительств”, прямо вместе с главой “правительства”, с его мандатами и наганами. Потом Шведкин дальше уехал и воевал у Семёнова, с ним и уходил в Маньчжурию. Какова его судьба — увы, не знаю. Кто говорит, что пошёл служить японцам и сгинул ни за понюх табаку в войне на Тихом океане. Кто говорит, что дожил до 1945, до похода Советской армии на Харбин, и убежал в Австралию, там и умер. Кто говорит, уехал в Америку ещё в тридцатые годы. Что сталось с его семьёй, с братьями и сёстрами (и были ли они, братья и сёстры) — тоже не знаю. А у Вилькицких только и остался его портрет, фотография Шведкина, сделанная здесь же, в Красноярске. — 191 —
|