Сибирская жуть

— Небось ещё награду получил.

— А как же! Перед войной в гору пошёл. На фронте не убили бы, он, может, и генералом стал бы!

Хочу сказать, что палачи, как показывает весь опыт истории, очень плохие солдаты. На фронте ведь стрелять надо не в спину и не в беспомощных беглецов; так что трудно сказать, как там получалось на фронте, но, конечно же, прикусываю язык. Не могу сразу определить, что больше поражает меня — эта давняя кровавая история, чудовищные нравы или интонация собеседника. Он вовсе никого не осуждает, не оценивает. О предательстве, доносе и убийстве рассказывает, как мог бы говорить об обеде или, скажем, о покосе. Мир так устроен, и всё. Такой не будет ненавидеть, сердиться, но прикажут или просто окажется выгодно — он и сам убьёт, просто потому, что так мир устроен, и нечего тут умничать, выдумывать.

— В общем, родственная история получается. И жил беглый у родственницы, и убил его родственник. Интересно, а выдал-то родственник?

— Точно не знаю… А говорят, что выдал… В общем, получается, что тоже брат.

— А вы говорили, сын у него был, у Фёдорова… С ним что случилось, не знаете?

— Почему не знаю? Знаю. В Красноярске сын живёт, только фамилия другая, по матери. У него самого внуки есть. И тут бывал не раз, у бабушки в усадьбе жил.

— Как бы его найти, не подскажете?

Внук в сомнении жуёт губами.

— Да что ж говорить… Вам зачем? Вы нам кто? Приехали, уехали. Вон даже копаете который день, всю усадьбу бабушки разворотили, а даже бутылку не поставили…

— Спасибо вам за рассказ. А бабушка-то до какого времени тут жила? Она и померла в этом доме?

— Нет, бабушка в Комарово померла… Сын у неё там жил. Она к нему уехала… Дай Бог памяти… Лет двадцать как тому назад. И сразу померла, года не прошло.

Ещё раз благодарю собеседника. А сам подхожу к обрыву, осеняю себя крестным знамением и кланяюсь в пойму; туда, где упал свободный русский человек, невинно убиенный коммунистами. Царствие небесное тебе, жертва “родственной истории”.

Глава 19

ИСТОРИЯ НА КЛАДБИЩЕ 1995 г.

И — полная тишина, изредка нарушавшаяся странными звуками, в которые не хотелось вслушиваться, не говоря уже о том, чтобы попытаться их опознать.

А. БУШКОВ

Это было в одном из самых хороших, самых светлых мест, которые я знаю в Сибири, — в селе Юксеево. Место и впрямь потрясающее — огромное село, протянувшееся вдоль реки. Крутые откосы Енисея, на них домики села, много больших низких островов, а на правом берегу — высокие горы Восточной Сибири.

Село красивое, интересное, а въезжаешь в него через огромный Юксеевский бор. Бор этот заповедный, его не рубили никогда, и в бору много сосен чуть не в два обхвата толщиной. Изобилие рыжиков в этом бору не поддаётся описанию, а на берегу Енисея почему-то именно в Юксеево стоят ивы, которых я нигде больше в Сибири не видел, — высотой метров 20, и тоже в полтора обхвата.