|
Молчанье одно лишь кругом и плоть разрушает и дух мне. В такие минуты чуть глубже я Мать понимаю. Чуть глубже… Не может живой постоянно молчать и молчанью внимать. Но песни без слов заунывны и вечны. Их ширится сеть. Что с нами? Откуда жестокость? Мы искренно так расправляли свои чуть помятые крылья, мы верили, строили планы! Но липкий туман вновь покрыл дорогу, деревья и травы. Встаем, спотыкаясь, и гордо проклятье лелеем своё? Чем дальше, тем менее смысла. А море уже остывает. Седеют по?тру травинки... Иду, словно ада исчадье, и мерзнет моя голова в оковах осенних доспехов. Быть может, от старых кинжалов они сберегают, звеня. А может, такой уродился. Но я не в претензии, нет. Я Матери лишь благодарен. Вина перед нею безмерна. И лишь пред тобой – невиновен. Пред нею ж вину искуплю. А как, я не знаю. Но где-то тихонечко зреет росточек, и что он родит, неизвестно. Но близко развязка уже. Быть может, вздохнешь ты свободно, когда я вкушу этих ягод. Забавная штука – желанье! Уйдет – бесполезны слова, и гаснут сердца, содрогаясь, и кто-то кричит вдалеке. Напрасно кричит, безутешный… Залейте ж мне глотку свинцом, расплавленным, быстрым, текучим, чтоб кончились вечные муки. Исчадью – и адский конец. Но ты не умеешь… и жалость… Да-да, эта жалость понятна. Понятна, как мой поцелуй на рынке, где всё продавалось. И только любовь непродажна, пока мы способны любить. …Но все-таки как это страшно - на свадьбу прийти и увидеть столов опрокинутых горы, обрывки фаты на полу, гостей полупьяных брюзжанье, скатерки в вине, и обман минорного псевдоучастья, записку на черном: «Прости. Прощай. Я ошиблась. Прощай же…» Еще что-то разум способен как будто понять – но душа логичной не в силах казаться, и сердце всё рвется в груди, как птица, которой свободу и ласку так долго дарили, что вот наконец-то решилась довериться добрым рукам. Отныне – пшено лишь сухое, вода и решетка навек. Как стану я петь? или это тебе все равно? лишь себя любила и любишь? я должен был эту любовь поддержать? Но то не любовь, а тщеславье. Любовь – вечна дума о милом и близком тебе человеке, она – отреченье и пытка, лишь только б ему – хорошо. Взаимность заботы – вот счастье. А ты растоптала ромашки, и пылью в лицо мне швырнула. Но ты лишь одна в черноте… * * * Я не желаю жизнь тебе ломать. Ты можешь быть спокойна и беспечна. Ты также вправе вновь меня позвать – И я приду, хоть счастье быстротечно. — 57 —
|