Розенкрейцерское просвещение

«Парнас», «Пегас»... — все это, конечно, обычные отсылки к античной мифологии, из которых мало что можно извлечь. Упоминание же города на реке, носящего имя Святого Ду­ха, вообще можно истолковать как угодно. С другой сторо­ны, ведь и Хайдельберг расположен на реке, главный собор этого города назывался собором Св. Духа, а в княжеском саду был дивный фонтан «Парнас». Если читать Майера, хорошо представляя себе обстановку в тогдашнем Хайдельерге и содержание «Химической Свадьбы», постепенно ук­репляешься в мысли, что Майер, как и Андреэ, намекает на Хайдельберг; более того, даже некоторые Майеровы эмбле­мы отражают впечатления их создателя от символических сооружений в «Пфальцском Саду». Сравним, к примеру, хай­дельбергский грот работы де Ко (тот, в котором находится фонтан, украшенный кораллами) и очаровательную эмбле­му Майера с изображением человека, пытающегося достать коралл, то есть, как разъясняется в комментарии к рисунку, философский камень.

Представляет интерес и другое место в «Златой Фе­миде» (кстати, подтверждающее некоторые наши предпо­ложения), где о розенкрейцерском Братстве говорится как о рыцарском ордене и его эмблема сравнивается с инсиг-ниями других орденов — с крестом Мальтийских Рыца­рей, с «руном» ордена Золотого Руна, с «подвязкой» ор­дена Подвязки. Эти рассуждения стоило бы сопоставить с аллюзиями на рыцарские ордена в «Химической Свадь­бе». Сравнение розенкрейцерского ордена с другими ор­денами Майер завершает неожиданным для нас выво­дом: эмблемой Братства не следует считать ни мальтий­ский крест, ни «руно», ни «подвязку», но только литеры R.C. Сами же литеры он интерпретирует как-то странно: R., по его мнению, обозначает «Пегаса», а С. — «Юлия Цезаря» (Майер никак не объясняет, почему это так). Засим сле­дует вопрос: «Не коготь ли это Льва Розы?». Я с удов­летворением привожу здесь это заявление, важность ко­торого ничуть не умаляет даже приданная ему вопроси­тельная форма!

В другой книге, «Истинное Открытие» (Verum Inventum), опубликованной во Франкфурте Лукой Еннисом в 1619 г. (с посвящением ландграфу Гессенскому), Майер, как кажется, дал выход своему патриотическому чувству. Он рассуждает об истории Империи (в том аспекте, который касается гер­манских дел), превозносит «сокровища немецкой учености» (упоминая, к примеру, богатые собрания рукописных книг, хранящиеся в библиотеках, подобных хайдельбергской), вос­хваляет Мартина Лютера и его стойкость в борении с «Рим­ским тираном», заявляет, что горячо желает возврата к ус­тановлениям раннехристианской церкви, и, наконец, возве­личивает Парацельса, «коему последовали многие тысячи докторов во всех странах».