|
Поскольку жених был видный и все уважали его за рассудительность и хозяйственность, каждый считал своим долгом попереживать и поволноваться за него и дать исключительно редкое напутствие типа: „Ну ты там как надо смотри!” И ясное дело, все хотели знать, кого всё-таки сватает? Но такова сельская примета: говорить то, что знают все, нельзя, ибо накличешь беду. Так Сенаторов в плотном окружении понимающих людей покинул пределы родного села и его разукрашенная арба, постепенно уменьшаясь, вскоре растворилась в чистых просторах слегка заснеженных полей. И день нет Павла, и два, и три! Видать непростое это дело – женитьба! И требует уменья. Ну, да у Павла сноровки должно хватить, ведь чемпион урочища! Никто не смог его побороть! Хотя знающие люди, хитро ухмыляясь, намекают молодёжи, что с невестой те приёмы не сгодятся, ей потребно другое обхождение и чемпионом придётся быть не раз и не два, а всю жизнь. Выдюжит ли Павел? К концу недели сельчане стали заметно волноваться. Они то и дело поглядывали на широкий шлях, со стороны которого ожидалось свадебное шествие с белыми волами. Только к исходу третьей недели под вербами на въездной дороге показалась арба. Серебристый колокольчик мягко разносил добрую весть, отмечая звоном мерные шаги быков. И неясно было, что для них тяжелее: тащить повозку или нести ленты на себе, ибо украшены были так сильно, что еле угадывались под венками, цветами, иконами и кружевами. Ко всему тому быки никак не могли привыкнуть к чёрной хохлатке, беспрерывно горланящей свои куриные песни, охраняя молодых от дорожной нечисти. Их шаг иногда сбивался, повозка начинала крениться и качаться, и тогда в толще сена можно было заметить двух людей, которые многие дни назад как обнялись, так до сих пор и держатся. Однако близилось село. Въезд в него – это событие. На длинные годы оно станет точкой отсчёта местного времени. ... старый дуб треснул в ту зиму, когда Сенаторов женился, ... сосед помер, кажись, на третьем году Павловой свадьбы, ... такой большой воды в разливе, как на второй год ... Волы, узнав родные окрестности, ускорили шаг, приподняли головы и горделиво рогами вскинули венки. Так они миновали пруд, березовую рощу, заросли вербы и совсем уже взбодрённые подошли к первым хатам. В селе всегда все знают обо всём. Так и теперь: сельчане уже ждали телегу, обступили её с разных сторон и под стать волам уважительно шли рядом с повозкой, догадываясь, что в глубине душистого сена скорее всего в обнимку, отрешенные от мира, лежат молодые. Возле ворот отставного моряка стоял стол с графином, чарками, закуской и патефоном. Это было признание! Патефон выносился в самых торжественных случаях! Он был гордостью села и предметом зависти ближних деревень, к которым иногда, ширясь по речной долине, доносились волнующие звуки. Волов возле патефона встретило разухабистое “яблочко”. Грянула музыка. Все бросились к столу, вмиг размели угощения, и только потом заметили шевелящееся сено. Из него показалась рука, затем нога, потом сено взбурлило и явился Павел в обнимку с невестой. Смущенно смахивая травинки, молодые стали приветствовать людей, но вышло неловко. Поэтому они спрыгнули с повозки, взявшись за руки отвесили низкий поклон, а потом жених подводил невесту к каждому, представлял её, получая благословение, похвалу или шутку по случаю. — 146 —
|