|
– А зачем они? – О, это так красиво… – Да? – Конечно. Дети любят их клеить сами, это воспоминание у них потом остается надолго. – Послушайте, Широких, сделайте божеское дело, а? Научите детишек клеить эту самую гирлянду. Неважно, что они наши дети, они ведь еще просто дети. Мы вам за это часть пайка дадим. – Только, пожалуйста, без приманок. Я педагог, а не торгаш. Подождите, сейчас я оденусь. – Да нет, что вы, что вы, – обрадовался Постышев, – вы сейчас спите, я завтра пришлю за вами машину. – В котором часу? – Когда вам будет угодно. – Часам к девяти. И пусть приготовят разноцветной бумаги, клей и ножницы. – Откуда ж у нас разноцветная бумага? – В штабе должна быть, – ответил Широких. – Вы ведь клеите флажки, которыми обозначаете линию фронта? Постышев быстро глянул на Широких. Тот стоял расставив ноги – бороденка торчит воинственно, пенсне поблескивает, а на губах играет сардоническая ухмылочка. Все российские интеллигенты в преддверии политических перемен начинают так посмеиваться: здесь и скепсис, и затаенная радость, а пуще всего – насквозь видение собеседника. Постышев тоже улыбнулся. Вздохнул. Сказал Ухалову: – Едем. Надо на эвакопункте пол вымыть и блеск навести. До свиданья, гражданин Широких. Большое вам спасибо. ХАБАРОВСК
|