Месть еврея

С увлечением отдался он чтению книг, объяснявших спиритуалистическую идеологию, и на каждой странице находил правила смирения, прощения" и незабываемого правосудия, которое указал ему отец. Тем не менее, гордость и ослепление внушали ему мысль прибегнуть к самоубийству, лишь бы избежать позора и наказания на земле. Вместе с тем, он ревностно отыскивал все, что говорилось о состоянии души после ее отделения от те­ла, и тут он находил осуждение самоубийства. Духи са­ми сознавались своим братьям во плоти, что при на­сильственной смерти в молодые годы материальное те­ло остается соединенным с духовным (оболочкой души) посредством прочной электрической связи, жизненным флюидом, которым материя насыщена. Дух самоубий­цы, удержанный в разлагающемся теле, неизменно со­храняет ощущения, испытанные в момент преступления, он постоянно чувствует нравственные мучения и физи­ческие страдания, которые предшествовали и сопровож­дали разрушение тела. Под подавляющим впечатлением этих правдивых описаний Самуил, сжимая руками голо­ву, в сотый раз спрашивал себя, не лучше ли вынести несколько лет тюремного заключения на земле, чем тер­петь бесконечные муки, будучи прикованным к разлагаю­щемуся телу, с тем, чтобы снова возвратиться для жизни, и все-таки испить чашу унижения и позора?

Под гнетом жестокой душевной борьбы он заметно худел, не ел, не пил, не думал о делах, вполне предос­тавляя их своим служащим. А те, не зная как понять такую небрежность, стали потихоньку говорить, что бан­кир после двух спиритических сеансов лишился рассуд­ка, что подтверждало, как опасно предаваться сношению с дьяволом, воспрещенным Моисеем и Церковью.

Как-то вечером Самуил, более чем когда-либо рас­строенный, был один у себя в комнате, утомясь хожде­нием из одного угла в другой, он сел в длинное кресло и стал думать об одной статье «Книги духов», которую читал утром. Там говорилось о благотворной силе мо­литвы, о мире и спокойствии, которые она вливает в истерзанное сердце.

— Но как же это молиться? —спрашивал себя Са­муил.— Я не молился с самого детства, а, между тем, нуждаюсь в утешении и в указании свыше. Может быть, приближается минута открытия тайны, а я все еще ко­леблюсь, так как не могу решить, что избрать — смерть или позор.

В первый раз после долгих лет сложил он руки и, прижав их к своему горячему лбу, прошептал:

— О, мой отец! Ты сказал, что будешь пребывать со мной в непрестанной молитве, так как должен видеть мою скорбь. Внуши же мне, как должен я молиться, чтобы обрести покой?