— Что надо? — спросил он лакея, который появился в дверях кабинета. — Княгиня чувствует себя очень худо и просит вашу светлость пожаловать как можно скорей. Сейчас приехал посланный от вашей матушки. Рауль спрятал медальон в карман и как безумный бросился в карету. Несмотря на всю свою слабость, княгиня по лицу вошедшего сына заметила, что в жизни его произошло нечто важное и что при всем старании сохранить внешнее спокойствие в нем проглядывала душевная мука. Сердечная материнская тревога мгновенно возбудила силы умирающей, и движением руки она удалила всех из комнаты. — Дитя мое дорогое, я вижу по твоему лицу, что ты только что вынес сильное потрясение,— сказала она слабым голосом, пожимая руку сына.— Пока я еще могу слышать тебя и давать тебе советы, скажи мне все, что гнетет твое сердце. Эти слова рассеяли мнимое спокойствие Рауля и, спрятав лицо в подушках ее постели, он разразился судорожными рыданиями, но через несколько минут после этого припадка отчаяния, сделав над собой усилие, он поднял голову и дрожащим, задыхающимся голосом сообщил о своем открытии и показал матери обличительный медальон. Со слезами на глазах смотрела княгиня на это неоспоримое доказательство измены. — Что ты намерен теперь делать? — спросила она после минутного молчания. — Что мне остается делать, если я желаю сберечь уважение к себе, как не привлечь ее к суду,— горько ответил он.— С помощью этого медальона я сумею лишить эту бесчестную женщину права носить мое имя. Княгиня выпрямилась. — Рауль, если ты меня любишь, если не хочешь отравить мне последние минуты, ты этого не сделаешь! — с лихорадочным беспокойством сказала княгиня.— Душа моя не будет иметь покоя в могиле, если вся эта грязь ляжет на наше незапятнанное имя. Да и захочешь ли ты запятнать честь старого графа Маркоша, Антуанетты и ее мужа? Конечно, ты не можешь жить с Валерией, так разойдись с ней без огласки, не бесславя перед светом ни ее, ни ребенка, неповинного в преступлении. Дитя мое дорогое! Я понимаю твои мучения, но тем не менее, умоляю тебя, предоставь месть Богу, прости, как Христос простил врагам своим, и милосердие Господне дарует тебе спокойствие и забвение. Бледное прозрачное лицо больной слегка оживилось, ее большие глаза горели лихорадочным блеском, были с мольбой устремлены на Рауля. Сняв со своей шеи крест и медальон с таинственной записью, она произнесла нежным, слабеющим голосом: — Можешь ли ты на этом кресте поклясться умирающей матери, что никогда не сделаешь подобного скандала? — 150 —
|