Месть еврея

Растроганный, побежденный ее взглядом и голосом, Рауль опустился на колени и прижал к губам крест и холодеющие руки, которые держали его.

— Как ни тяжело мне это исполнить, но твоя пос­ледняя воля для меня священна. Из любви к тебе я клянусь этим крестом и памятью моего отца, что буду молча нести мой позор, никогда не разведусь с Вале­рией и не отвергну ребенка.

Луч радости озарил лицо княгини.

— Да благословит тебя бог, как я благословляю тебя, сын мой, за твою любовь и повиновение, а внут­ренний голос шепчет мне, что все выяснится, и ты сно­ва будешь счастлив. Теперь... — она вдруг замолчала, силы ее внезапно ослабели, и она упала на подушки.

На крик князя в комнату вбежали старая лектриса и горничная, а вслед за ними вошел священник, прие­хавший по желанию больной. Взглянув на княгиню, свя­щенник опустился на колени и стал читать отходную. Припав головой к. постели умирающей, Рауль, казалось, ничего не видел и не слышал.

Прикосновение руки к его плечу вывело его из оце­пенения.

— Встаньте, сын мой, мать ваша избавилась от зем­ных страданий, и ее праведная душа обрела вечный по­кой в селениях праведных.

Князь встал, он был так же бледен как покойница, но глаза были сухи.

Он наклонился над застывшим лицом той, которая беспредельно его любила, и, взглянув на крест в косте­неющих руках усопшей, осторожно вынул его и надел на себя.

— Ты будешь напоминать мне мою клятву,— поду­мал он, благоговейно поцеловав холодные уста княгини.

Затем с удивительным спокойствием Рауль сделал все необходимые распоряжения.

Все знали, что он боготворил свою мать, и ожидали взрыва горя, а потому это наружное спокойствие, блед­ное бесстрастное лицо и воспаленные сухие глаза воз­будили общее удивление и некоторые опасения. Заме­тили также, что Рауль тщательно избегал жены и во все время погребальной церемонии не обмолвился с нею ни единым словом.

С момента смерти матери князь не ступил ногой в свой дом и все время находился возле гроба, а на то время, когда родные и знакомые приходили поклониться праху покойной, он запирался в комнате матери. Лишь после погребения подошел он к Антуанетте, прося ее передать графу Маркош, а также Рудольфу и Валерии, что ему нужно переговорить с ними о важном деле и что он просит их собраться с ними в час пополудни в кабине­те, куда и он прибудет, так как до той поры, весь этот день и всю ночь он желает провести в комнате усопшей.

На следующий день Валерия и Антуанетта пришли первые в указанную комнату. Княгиня чувствовала себя нехорошо, имела расстроенный вид, и траур еще резче оттенял ее бледность.