Месть еврея

— Ах, Рауль, послушайся голоса своего сердца, ос­танься, и все будет хорошо. Несмотря на все кажущиеся улики, я вполне уверена в том, что Валерия невиновна. Останься, счастье вернется.

— Ты требуешь от меня невозможного, Антуанетта. Пока не изгладится страшное подозрение относительно происхождения Амедея, никто не в состоянии уничтожить пропасть, которая отделяет меня от Валерии. Ах, если бы она могла оправдаться! Но она не может этого сде­лать. Не говори же ей, что я приходил сюда, и когда она оправится, отдай ей этот медальон. Теперь мне всё равно, если он будет у нее, так как мое счастье разру­шено безвозвратно. Прощай, дорогой друг, прощай! Не забывай в твоих молитвах одинокого скитальца, кото­рый будет искать по свету душевного мира и забвения!

С трудом сдерживая рыдания, Антуанетта обняла его.

— Конечно, я буду молить бога, чтобы он разъяснил эту печальную тайну и возвратил тебя в наши объятия. Но, Рауль, неужели ты в самом деле хочешь уехать, быть может, на целые годы, не простясь с Амедеем?

— Нет! Нет! — воскликнул Рауль.— Я не могу ви­деть его. Это живой образ ненавистного мне человека, живое доказательство моего несчастья.

— А он все-таки твой сын. Умирая, твоя мать бла­гословила и обняла его, и это благословение освятило невинного малютку. Ты не можешь уехать, не прижав его еще раз к своему сердцу.

Растроганный Рауль поддался убеждению Антуанет­ты и пошел вслед за ней в комнаты сына. Они остано­вились на пороге, заслоненные портьерой. Амедея укла­дывали спать и, стоя на коленях в кроватке, он читал своим чистым детским голосом вечернюю молитву: «Отец небесный, даруй папе и маме здоровья и счастья, а мне помоги быть послушным, чтобы расти им на радость».

— Уйдите, Марго,— сказала Антуанетта няне, вхо­дя первой.

— Амедей, завидя отца, которого боготворил, мигом вскочил и, радостно вскрикнув, протянул ему свои ру­чонки. Он был очарователен в ночной рубашечке с кру­жевами, с блестящими глазами и счастливой улыбкой. Рауль взял его и прижал к своей груди, слезы душили его.

— Не плачь, папа! Амедей будет паинькой,— сказал мальчик, обнимая ручками шею князя и нежно прижи­мая свою кудрявую головку к щеке отца.

На минуту он забыл все и покрывал поцелуями ре­бенка, но вдруг, вырвавшись из его объятий, он почти бросил его на руки Антуанетты и выбежал из комнаты.

Выздоровление Валерии шло медленно. Ее душевное состояние задерживало выздоровление, и полная апа­тия сменилась частым лихорадочным возбуждением. Ан­туанетта была одним существом, которое она к себе до­пускала. Отца и брата она запретила к себе пускать. И графиня боялась, чтобы это нервное потрясение не было слишком сильным для нежной натуры Валерии и не оказало на нее пагубных последствий. Однажды ут­ром, месяц спустя после отъезда Рауля, обе они сидели в будуаре княгини. Доктор только что ушел и, по-види­мому, остался доволен состоянием больной, разрешил ей выехать в экипаже подышать воздухом. Лежа в длин­ном кресле и устремив взгляд в пространство, Валерия о чем-то напряженно думала. Антуанетта, следившая за ней, первая нарушила молчание.