|
Ах, мой милый Августин, все прошло, прошло, прошло! А где это вы только что были, полюбопытствовал Джойс. Очень интересно, сказал Эйнштейн. Оказывается, не все наши предки были приличными людьми. Большинство из них даже не были млекопитающими. Бэбкок находит в конце туннеля Дверь и распахивает ее. Оттуда вываливаются миллионы голубых подвязок, отделанных белыми кружевами. Это приводит к искривлению позвоночника, сказал доктор Бостик Бентли Бэбкок, высунувшись из лифта, летящего в пространстве. Бледность… неспособность сосредоточиться… мех на ладонях, как у оборотня… в конце концов приводит к слабоумию. Ты должен контролировать себя. Я никогда этим не занимался. Ни один порядочный англичанин не станет эти заниматься. Бэбкок кричит, истерически рыдая. Изыди от меня, проклятый, сказал Рогатый Бог, в вечный огонь, уготованный для Сатаны и его ангелов. Я видел, что ты делал в шкафу. С подвязками родной матери. Но я не смог найти других подвязок, умоляюще причитал Бэбкок. Эйнштейн с беспокойством посмотрел на Бэбкока. Вы уверены, что с ним все будет в порядке, спросил он Кроули. Небольшая гомеопатическая истерия еще никому не повредила, ответил Кроули, зевая. Вы бессердечный мерзавец, сказал Бэбкок. Merde, сказал генерал Канбронн. Просто найди свою территорию. Появились муравьи, маршируя колонной по одному, затем по два, затем по три. Это греческая фаланга, сказал Эйнштейн. Смотрите, вон впереди Александр Македонский… Полевая мышь закричала опять. Ничего страшного, сказал Бэбкок, Джойс. Просто передозировка сочувствия. Я еще человек, спросила полевая мышь. Да‑да, вы все еще сэр Джон Бэбкок, успокоил ее Эйнштейн. Но полевая мышь в вас все еще остается, добавил Кроули. Точно так же как акула, птеродактиль… Эволюция — это не отвлеченная теория, тихо сказал Эйнштейн, а то, что сейчас происходит с нами. Бэбкок закричал опять. Все зашло слишком далеко, запротестовал Эйнштейн. Кроули превратился в преподобного Вири, горбатого, бледного, безумного. Часы медленно, печально и звучно пробили тринадцать раз. Лягушки и мыши, воскликнул Вири. Жестокость? Извращения? Хотел бы, чтобы все были похожими на меня, но лучше быть живой мышью, чем летающей собакой. Кучи дерьма. Мерзость. Месячная грязь. Безумие Луны. Незаконное проникновение. С Луны начала капать оранжево‑красная менструальная кровь, падая на щеку Бэбкока. Фу, тьфу, сказал он, содрогнувшись от отвращения. Он начал вытирать кровь платком, и она вдруг превратилась в золото — множество золотых слитков, сложенных в пирамиду. Змей родился снова, и я краснею. — 186 —
|