|
Автор полагает, что ни первая, ни вторая дорога положительно не ведут ни к какому преображению: ни к внутреннему, ни к внешнему. При этом, автор имеет дерзость питать надежды, что отыщутся среди читателей и такие люди, коим повесть поспоспешествует в укреплении независимого критического мышления. Вполне возможно, что сии читатели, столкнувшись на страницах нашего повествования с горькой правдою (а сколько её предстоит узнать ещё впереди), не кинутся ни в истерику, ни, напротив, в депрессию, а также устоят от вытеснения её и возвращения в русло иллюзорного благоразумия, возьмут открывшиеся им знания на вооружение в деле преобразования как собственной жизни и гражданской позиции, так и общественного устройства, понимая при этом, что и от каждого из них последнее зависит напрямую. Именно такой читатель мил и любезен сердцу автора, именно к нему обращено и всё наше повествование. Эх, кто бы для этого на родном языке русской души нашей сумел бы нам сказать всемогущее слово «вперёд»? Кто, зная все силы, и свойства, и всю глубину нашей природы, одним чародейным мановением мог бы устремить нас на жизнь высокую, свободную и в высшей степени сознательную? Кто смог бы скинуть удушливую паутину хитроумно навязанных человеку верований, убеждений, идеалов и целей, порабощающих его? Какими слезами, какой любовью заплатил бы ему благодарный русский человек! Но века проходят за веками, и сие всемогущее «вперёд» слышим мы порой в исковерканном звучании, исходящее из уст либо погрязшего в позорной лени сибарита, либо незрелого юноши с безумном блеском в очах. Автор тщит себя предчувствием, что ему, не сколько по причине какой-то особой избранности, сколько по горению души своей, воспламенённой роковым вопросом «Русь, что ты хочешь от меня?», удастся-таки, пусть и не громко, вымолвить это самое «вперёд», так, чтобы оно сколько-нибудь, да, было услышано. И, понимая, что залезли мы уже в рассуждения не только абстрактно-философические, но и, в некотором роде, даже назидательные, рискнём ещё чуть продлить отвлечение от сюжета повести, дабы отразить в словах свою позицию на тот момент, когда сама повесть всё более неуклонно, переваливши за середину, движется к своей развязке. Возможно ли, чтобы автор преследовал химерическую надежду избежать трагической стороны человеческого существования? Нет, скорее желает он избежать мелодрамы, ложной трагедии, когда катастрофа приходит без всякой необходимости, когда всё могло бы произойти по-другому, если бы люди знали об этом или сделали что-то другое. Люди умирают от голода в Азии, Африке, да, и чего греха таить, в глубинках России, в то время, как в Америке и в Европе правительства накладывают штраф на крестьян, производящих слишком много — это мрачный фарс, Великий Кукольный Театр, где трупы и страдания вполне реальны, но это не имеет ничего общего с трагедией, поскольку здесь нет ничего неизбежного. Автор хочет, чтобы не было этого Кукольного Театра, чтобы было невозможно превращение людей в марионетки другими «управляющими» ими марионетками. Когда невротик в сотый раз воспроизводит один и тот же, приводящий к краху тип поведения, проецируя на себя самого и на ближних своих один и тот же тип несчастья, то помочь ему выйти из этого состояния можно, лишь устранив из его жизни гротескный фарс, но не трагедию. Нужно, наконец, дать ему возможность увидеть реальные проблемы своей жизни и содержащийся в них элемент трагедии — то, что его невроз отчасти выражает, но ещё более, маскирует[13]. — 89 —
|