|
Отрекомендовавшись и давши вопросительное выражение лицу своему, Владислав Евгеньевич ожидал с нетерпением, что скажет ему хозяин. Но вот уже несколько минут последний не вымолвил ни слова, а потягивая чай из блюдечка, наблюдал за гостем столь внимательно, будто бы намеревался прочесть, подобно ясновидцу, самое его нутро. Приезжий стал уже было ёжиться от неловкости, однако спасли его настенные часы с кукушкой, которым пришла охота бить. Оживлённый боем часов, Дознер, наконец, вымолвил сиплым и тихим голосом своим: «Ну-с, почтеннейший, расскажите мне сколько возможно о себе, и с разных сторон, не чураясь при этом временем, ибо оно нас нисколько не ограничивает». Лебедько принялся, было, рассказывать, искусно смешивая явь с самым откровенным вымыслом. В частности, особенно налегал наш герой на то, что имел весьма длительные и тесные сношения с Берковым и Закауловым. О Карамболе, однако, решил он умолчать. Упомянул он и свою психологическую деятельность. И вот тут-то, как раз, хозяин и прервал его: «Психолог, говорите. А вот скажите, почтеннейший, удосужили ли вы своим вниманием такую, между прочим, важнейшую фразу Карла Густава Юнга», - старик потянулся к книге, которая, казалось бы, нарочно лежала на столе, в ожидании этой минуты, открыл её на одной из закладок и процитировал: «Мы живем во времена великих потрясений: политические страсти воспламенены, внутренние перевороты привели национальности на порог хаоса, сотрясаются даже сами основы нашего мировоззрения. Это критическое состояние вещей имеет огромное влияние на психическую жизнь индивида, так что доктор должен принимать во внимание эффекты такого воздействия с особым тщанием. Раскаты грома социальных потрясений слышны не только на улицах и площадях, но и в тишине консультационных кабинетов. И если психотерапевт ответственен перед своими пациентами, то он не смеет уводить их на спасительный остров тихой природы теорий, но сам же должен постоянно погружаться в пучину мировых событий, для того чтобы участвовать в сражении конфликтующих страстей и мнений. Иначе он не сможет правильно понять и оценить сущность проблемы пациента или помочь выйти ему из недомогания, выглядывая из своего убежища. По этой причине психолог не может избежать схватки с современной историей, даже если его собственная душа страшится политического волнения, лживой пропаганды, дребезжащих речей демагогов». Лебедько не заставил долго ждать: «Помилуйте, можно сказать, на этой цитате и стою и только ею в своей работе руководствуюсь». Яков Аркадьевич криво ухмыльнулся: «Похвально молодой человек, однако же, с другой стороны, печально, что одной только ей. В наше время, знаете ли, невозможно руководствоваться чем-то одним. И, доложу я вам, всякий уважающий себя психолог просто-таки обязан доскональнейшим образом изучить не только свой предмет, но так же и весь корпус древней и современной философии, вплоть до самых передовых её изысканий, культурологию, социологию, политологию, регионоведение, а так же быть в курсе всего, что происходит в стране и в мире. С прискорбием вынужден отметить, что таковых психологов, покамест, не видал. А исторический процесс, между тем, привёл каждого из нас на рубеж определённых сущностных выборов, которые, увы, далеко не всеми осознаются в их масштабе и принципиальности для судьбы и российского этноса, и цивилизации вообще». — 57 —
|