|
Почему он не находится уже там, где его присутствие так чрезвычайно необходимо? Очень, очень о многом теперь нужно было бы посоветоваться с Н.К. По настоянию Гаральда и наше Общество присоединилось к числу поддерживающих «Блок труда». Это было большим шагом, ибо, во-первых, мы этим себя определили в политике, а, во-вторых, высказали открыто свои симпатии. Я понимаю так, что без этого Общество могли закрыть, а также <дело> Н.К. <о визах не продвинулось бы>. И всё же на сердце была большая тяжесть. Гаральд настаивал, но если бы хотел, сделал бы возможным... Всё время я был в Юрмале, говорил по телефону с Блюменталем, декларацию подписал и он и Гаральд. Моя жена снова <волнуется>. Думает, что это подписание <компрометирует> Общество... Разумеется, вся интеллигенция, которая привыкла искать у нас чистую культуру, ныне взирает на нас в недоумении. Не однажды я слышал: «Кто же такие последователи Рериха?» Как ответить на это? Наши идеи выражены хорошо в письмах Е.И. и в Учении... Но мы верим, что какие бы ни были недостатки теперь, <Россия> стремительно развивается... Странно было наблюдать выборы. Инструктировали, декларировали – равные, справедливые, свободные выборы, приглашали подавать вне «Блока труда» и другие списки и т. д. Все другие списки отклонили. О К. – умолчали. Пресса против него. Проголосовало 95 %. Правительство Ульманиса всё больше заключало жизнь в границы. Но хотя бы расширились теперешние границы! Были бы личности во главе культуры! Знаю, что вообще-то ищутся интеллигентные люди, чтобы вступали в коммунистическую партию. Вера в будущее. Главное теперь – подъём сознания в служении общему благу. Были бы хоть руководители с более-менее духовным звучанием, которые освободили бы от прислуживания вкусам толпы. Верю и желаю верить, что ныне в интеллигентнейшей части Советского Союза гораздо больше культуры. Как всё сложится? 20 июля. Суббота Я встретился в редакции с Гаральдом и Блюменталем. Опять был очень раздосадован, опять острые нападки. Не дают статьи, не поддерживают их и т. д. У меня не было материалов о Союзе (теперь пишу о стахановцах), но передовицы, какие теперь пишут, я просто не способен делать. Диктуют... Отчего Гаральд столь нетерпим? Почему не может допустить и несколько иного подхода? Уже начиная с осени Гаральд мечтает о присоединении... Но есть и другая прогрессивная интеллигенция, и другие возможности несоветской духовной культуры. Если подумать, ведь надо признать: возможно, ни у кого в Латвии сердце так не кровоточило и не горело, как у Эллы. Конечно, в её чувствах была доля преувеличения, ибо она мало соизмеряла происходящее с Великим Будущим... Но, с другой стороны, разве Гаральд не был одним из тех, кто больше всего усердствовал ради присоединения? Он и Блюменталь, будучи редакторами самых крупных латышских газет, возможно, особенно этому способствовали. Я никогда не был националистом, никогда не думал о национальной проблеме, ибо она, по существу, мне чужда. Но <что плохого> в независимости, если её руководители являются культурными людьми? Ибо сегодня уже большими буквами пишут: «Поздравляем четырнадцатую Латвийскую Советскую Республику». Уже вчера, после широкой манифестации, можно было понять, что давным-давно был замысел присоединить, только желали подготовить сознание народа. Говорю своим друзьям: если завтра и будет решено присоединяться, то смело надо смотреть в будущее. Мы ведь верим в эволюцию и при коммунистическом строе. Мы ведь верим, что в конце концов «всё будет хорошо». Мы ведь тоже верим будущей миссии России. Мы верим будущему братству народов. Мы верим всему тому, что возвещает Учение. Мы верим в новую Эру Света, которая уже скоро наступит на Земле. — 306 —
|