|
8-16 июля Мой друг вернулась домой поздно вечером обновлённая. Мы ещё долго говорили под звёздным небом. Но через несколько дней опять её начали грызть сомнения: «Как Гаральд может соединить свою деятельность с Учением? Он ведь ныне полностью поддерживает одну <партию>. Ему диктуют, и он исполняет. Иначе ведь он не был бы назначен редактором. В молодости я была близка <политике>, – сказала она. – Но затем я <разочаровалась>, ибо в её руководителях я увидела эгоизм, который основывался на <жестокости>. Убегая от этого, я прильнула к Учению. И разве Учение заставляло бы меня идти тем же путём, от которого я убежала?» Я глубоко понимаю боль её сердца, потому всячески пытаюсь успокаивать. Мы ведь можем принять то лучшее, что теперь есть в <России>. И она сильно изменилась и преобразилась к лучшему. И то, что основывается на старом мышлении, – это... Я несколько раз был в Риге, встречался с друзьями. Блюменталь и Гаральд приглашают меня писать для своих газет. О чём же писать? О России у меня ещё мало материала. Пытаюсь перевести на русский язык свою статью о труде – пройдет ли? Нужно бы что-то делать, находясь в самом водовороте событий, но что? Гаральд сам ещё чувствует себя неуверенно, неспокоен перед своей великой ответственностью. «Друзья» его упрекали, что поместил статью Н.К., следовало подчеркнуть, что Родина Н.К. – СССР! Мне кажется, что Гаральд теперь старается искупить свою «вину», – может быть, поэтому и поместил фотографию с тремя девушками и т. д. Жаль, что в Гаральде, как ощущаю, мало латышских чувств. Я сам чувствую себя совершенным космополитом, но Гаральд вообще доходит до крайностей. Нет больше в «Яунакас Зиняс» ни одной статьи о латышской культуре. Может быть, теперь переходное время, когда всё в большей или меньшей степени преувеличивается? И Гаральд во имя будущего закрывает глаза на некоторые недостатки настоящего? С другой стороны, взяв на себя роль ответственного редактора, он вынужден печатать то, что велят из посольства или же местные. И я очень много думал, во всём ли согласуется деятельность Гаральда с Учением? Ибо он несёт великую ответственность за всё, что газета печатает, за каждое слово, которое она сеет в души людей. Странно, что именно на прошлой неделе нас навестили несколько друзей, притом все они отстаивают мнение, что пришло время сотрудничать. Я был удивлён бодростью Валковского. <Он говорит, что> нельзя позволить толпе установить поворот культуры, но нам, интеллигенции, полагается определить, какой быть культуре! К примеру, культура Ульманиса в последнее время отклонилась в негативную сторону. Такие же мысли выразил и Залькалн, который, уходя в своё одиночество, недавно покинул Общество. Карлис Эгле признаёт, что надо что-то писать, но больше о принципах. Зента Мауринь написала мне из Смарде, встревоженно спрашивая: «Как же понимать то, что теперь происходит вокруг Вас?» (Видимо, думает о д-ре Лукине.) Я съездил к ней в гости. Был и Раудиве. Вопрошает: «Скажите, какая связь Общества Рериха с ним и Ваша связь с Лукиным?» Говорю, что теперь там поворот в лучшую сторону. Эпоха антитезисов <со стремлением> к синтезу. Конечно, насилие и грубость мне внутренне бесконечно противны. Гаральд увлечён <политикой>, но есть какие-то культурные возможности. И Зента, и Раудиве в глубокой обеспокоенности, что же теперь делать? Надо бы действовать, но как? Можно было бы сотрудничать в периодической печати. — 304 —
|