|
Теперь в Латвии властвует и ведёт Москва, в лице Выш<инского>. Быть может, это в своём роде и хорошо, ибо москвичи в культурной эволюции значительно дальше. Москвичи сильно умеряют <местных>, делают указания, как поступать, диктуют нынешнюю платформу, которая, в общем-то, приемлема – вводит дисциплину. Но трудно разобраться в их дальнейших намерениях. Местный центральный комитет коммунистической партии протестует против стремления провинциальных отделов к политической диктатуре, также – против слухов, что Латвия может потерять независимость. Она будто бы хочет перевоспитать народ в новом сознании, но не ввести новое устройство сразу. Но есть ли терпимость? Во главе ведомств находятся почти исключительно те личности, которые долгие годы пробыли в подполье и мало, как кажется, знают о великих переменах, в последние годы происходящих в России. Будто бы вышли из 1919 года. Проф. Леинь утверждает, что назначен только до выборов сейма, то есть на две недели. В идеях много чудного. Были бы во главе интеллигентные и широко культурные личности. Но... Выборы сейма. Выдвинут один список – «Блок труда», который подписали более десяти организаций. Было неожиданностью обнаружить в списке имя Гаральда. Блюменталя не было?! Может быть, перед ним раскрывается широкое поле деятельности? Как Гаральд заслужил такое доверие? Драудзинь и Буцен утверждают, что он вступил в коммунистическую партию. В этом ещё есть сомнения, по крайней мере, сам Гаральд не упоминал. В списке всё же подавляющее большинство партийных, за исключением, может быть, членов правительства. Вне политики остаться трудно, но... Разве последователь Учения <может быть в партии>? Е.И.[156] ... Понимаю, что, соизмеряя всё с Великим Будущим, можно приблизиться теснее <к России>, которая в своём существе уже сильно развивается и растёт. Я лично всё же был бы не в силах взять на себя такую великую ответственность, как Гаральд. Возможно, я аполитичен по природе? У Гаральда самого нет свободы действия, по партийным вопросам ему надо ориентироваться на то, что указывают ему или велят делать его «друзья». И в газету присылают статьи, которые он не может не печатать, если они приходят от партийных властей. В таком случае, что же он может делать больше, чем иной коммунистический редактор? Какое же он имеет значение, если не может более-менее выражать себя? Гаральд с жаром отстаивает убеждение, что и всем остальным надо деятельно участвовать в нынешнем строе. Два номера выпустил о Ленине. Он – человек огня и неизменно на сто шагов дальше, чем его товарищи, и, может быть, дальше, чем ныне позволяют границы. Я спрашивал у многих старших членов Общества. Драудзинь вначале несколько раз набрасывала и писала о женщине. Буцен – сам бы он не взялся быть редактором. Говорит: «Только через Учение. Идея вечна, а не строй. Весной я поддерживал обоих друзей. Теперь – разочаровался, особенно в Блюментале». Клизовский написал статью о Новом Мире для газеты Блюменталя. Но тот не поместил, даже после того, как он её второй раз переработал. Редактором он бы не пошёл, <не подходит> тактика. Однако он признаёт, что оба друга не напрасно стали редакторами. Всё же они «не на месте». Посетил меня Ст<ребейко>. Он, как обычно, свои тезисы подаёт в высоком стиле. «Космический Магнит использует каждый канал для своей деятельности, – говорит он. – Старый Доктор Лукин поступил бы так же, как молодой». Знаю, что Доктор, если бы и взял на себя такое, то из-за чуткости страдал бы от того, что теперь приходится делать. В связи с выборами опять в прессе и на улицах митинговый дух. Грубая, показная крикливость чужда интеллигенции, к такому она не привыкла, её разумение – труд в тишине. Знаю, что и старый Доктор избегал шумной толпы; он когда-то сказал, что не может участвовать в выборах, ибо не за кого голосовать. Теперь всё же иные условия. И ведь Доктор глубоко вчитывался в Учение. Однажды, прочтя в «Общине» о материализме, сам начал читать об историческом материализме, взял у меня книгу Ленина, которую после его смерти уже обратно я не получил, ибо невесть куда запропастилась. Так его сердце горячо отзывалось на каждое биение пульса Учения. Такая вот неясность в нашей среде. Размышляю, как же Н.К. вёл бы себя на нашем месте? Писем уже с апреля больше не получаем, единственно приходят телеграммы. На Ивана Купалу я получил телеграмму, высланную, видимо, в связи с событиями в Латвии: «Храните единение. Всё будет хорошо. Жду от Ивана хороших вестей. Привет». Глубоко заныло сердце – как же Н.К. стремится попасть обратно на свою родину! И это так необходимо, и многое уже, быть может, упущено. Но почему ему не дают разрешение? Почему вся деятельность Блюменталя и Гаральда имеет мало успеха? С другой стороны, Н.К. в своих статьях горячо хвалит Россию и её достижения. — 305 —
|