|
Потом, в понедельник, по дороге в Париж нас посетил эстонец, инженер Бушман. На уме у него грандиозные планы – о сооружении памятника женщинам всего мира. Он подарил свою книжку, в которой первым фигурирует Рерих со своим поощрительным письмом, затем в книге приведены и другие отзывы известных личностей. И ко мне он обратился, чтобы я что-нибудь написал. Его план состоит в том, чтобы в Швейцарии или в Америке возвести грандиозное сооружение, посвящённое женщине, которое бы служило поддержкой решению женского вопроса и стимулированию идеи мира. Я предложил ему подумать, не резонно ли возвести такое строение именно в государствах Балтии, ибо они – страны будущего, осенённые потенциальными энергиями. В завершение мы с Валковским его долго вдохновляли по поводу Знамени Мира Рериха, он уехал воодушевлённым и наверняка окажет содействие нашему движению в Таллине. Бушман – человек сердечный, по-детски предаётся своей идее, но ведь в сердечной преданности уже есть сила. Я желал примирить Слётову с Фрицберг. Беседовал со Слётовой отдельно, затем пригласил их обеих вместе. Но сердца их так же холодны, как и прежде. Как же перевоспитать сердце, тут недостаточно нескольких лет. Всё верно, как определила Е.И.: у Слётовой не хватает культуры, но у Фрицберг слишком мало сердечного тепла. Последней я сказал: представь психологию матери, какую трагедию пережила Слётова как мать, сколь существенно ты могла бы помочь, придя к ней и успокоив её. Во-вторых, если уж меня так тяжело оскорбили, я бы считал долгом своей жизни реабилитироваться. Но настрой Фрицберг таков: «Если Слётова имеет что-то против меня, пусть сама придёт ко мне». Разумеется, Слётова когда-то подняла бучу на всё Общество и таким образом создала карму. Теперь, однако, себя преодолела. Но руки друг другу они всё же не подали. И это старшие члены Общества! Позор! Психологически эта ситуация понятна, но с позиций высшей этики не оправдываема. Всё же новые импульсы ко благу даны. Когда-то я получил из Индии рукопись «Напутствие Вождю», величественную книгу, с указанием – давать читать только в помещении Общества и только ближайшим членам. Мы начали её читать в старшей группе. Затем пришло Указание: напечатать или размножить эту книгу литографическим способом в 50 экземплярах, все экземпляры пометить номерами и никому не давать до особого указания. И вновь пришло Указание, которое определило по экземпляру мне, Гаральду и Серафинене. И наконец – за великую радость, проявленную членами правления об этой книге, она выделяется им, а также тем, кого я отношу к самым испытанным. Так вместе с Гаральдом мы решили дать по экземпляру членам правления; была мысль предоставить и Драудзинь, но она тогда не присутствовала в Обществе и получила позже. Кроме того, Е.И. указала подарить один экземпляр Стребейко, который перепечатал эту книгу, – за его преданность. Мы пригласили этих лиц в комнату Учителя, и я торжественно всем раздал книги. Притом я подчеркнул, что книгу надо хранить конфиденциально, т. е. – о ней нельзя никому сообщать. Кому дарить ещё – я решил подумать позже. Но вот после этого как-то вечером ко мне в Межапарк приехала возбуждённая г-жа Крауклис, и первые её слова были: «Чем же я Вас оскорбила?» Я был в полном недоумении. Конечно, уже ранее были неприятные моменты из-за её не очень-то тактичных поступков, но всё же это были мелочи. Но теперь я узнал новую истину: ей сказали, что член её группы Стребейко получил подарок из Индии, а ей как руководителю группы ничего даже не сообщили. Все руководители групп получили, единственно она – нет! «Почему такой обход?!» Психологически я понимал её волнение, хотя оно явно вспыхивало из глубин самости, ибо я не думаю, чтобы Мисинь или Драудзинь (которые получили) в случае подобной ситуации так бы расстроились, возможно, что даже и не задавались бы вопросом об этом. Я ответил, что вообще-то не имел в виду руководителей групп, ибо, во-первых, и г-жа Лицис не получила. Объяснял, что я следовал главным образом указаниям Е.И. За ошибку я признал то, что книгу Стребейко я вручил в присутствии старших членов. Ибо, в самом деле, и он чувствовал, что Крауклис отсутствует. Огорчило не столько то, что кто-то из членов Общества преступил указ о неразглашении, как то, что он совершенно исказил истину: будто бы я, вручая книги, думал о руководителях групп. Когда Клизовский на следующий день случайно пришёл, то отрицал, что он что-то рассказал г-же Крауклис (хотя мне Крауклис поведала: он застал её дома всю в слезах и понял, что она всё знает, и успокаивал её, а затем они стали говорить о книге). В четверг окончательно я выяснил: случилось так, что Клизовский действительно думал, что г-жа Крауклис уже знает, хотя на самом деле он сам ей первый и поведал. Знаю, что теперь и Клизовский чувствует себя неудобно. Не хочу на этот раз судить, может быть, я сам был виноват, что не повернул всё так, как было бы желательнее. После раздумий я решил дать книги и Крауклис, и г-же Лицис, так все руководители групп и получат. Но г-жа Крауклис отказалась, это и понятно. Только что я узнал, что Буцен тоже кому-то из членов Общества рассказал: как раз из-за его болтливости мы с Гаральдом и не хотели ему давать. Сколько раз он хвастался дарами из Индии! Пришло время всё это сказать ему в глаза. Знаю, что Н.К. пишет, как много терпения необходимо в отношениях с членами Общества. Понимаю, что наказания не воспитывают, но провоцируют как раз противоположное. Наказывать можно только предателей, иные проступки допустимо порицать только словами. Гаральд всё ещё излишне горяч: он чуть ли не половину членов исключил бы! Но чего бы мы этим достигли? Всё это – та горечь, которую мне положено испить. — 214 —
|