Собрание сочинений в 12 томах. Том 5

– Как это, должно быть, интересно, – вздохнула Наденька.

– Что именно, Надежда Ивановна? – живо откликнулся Викентий Корнелиевич.

– Переезд императора с императрицей в Петровский дворец. – Надя искоса бросила на Вологодова проверяющий взгляд. – Любопытно было бы посмотреть, такое случается раз в жизни.

– Это невозможно, Надя, – сказала Варвара. – Государя встречают только члены императорской фамилии и особо приглашенные на эту церемонию.

– Это действительно невозможно, – улыбнулся Вологодов. – Но для вас, Надежда Ивановна, я сделаю и невозможное.

И, поклонившись, тут же вышел. Точно вдруг застеснялся собственных высокопарных слов.

2

Утром Надя и Феничка опять встретились с Ваней Каляевым на условленном месте. Опять сеял мелкий нескончаемый дождик, было ветрено и прохладно, однако народу на улицах если и стало поменьше, то ненамного. А работы продолжались едва ли не еще энергичнее, нежели прежде, только что грязи изрядно прибавилось, да доски, через которые то и дело приходилось перебираться, стали теперь скользкими и неустойчивыми.

Молодые люди неторопливо двигались вместе с любопытствующими вверх по Тверской. Многочисленные разносчики лимонада и сбитня, пряников и конфет, пирожков и пышек, груш, яблок, лимонов и апельсинов перебрались с тротуаров под навесы крыш, а то и под леса, но зазывали еще настойчивее, чем прежде.

– Ладно, хоть не пристают сегодня, – говорила Феничка. – А то ведь прямо за рукава хватали.

– Не простудитесь, Ваня? – беспокоилась Наденька. – Весенний дождь прилипчив и холоден.

– Нет, что вы, Надежда Ивановна, я ведь всего лишь выгляжу хилым, а на самом-то деле совершенно здоров, – обстоятельно объяснил Ваня. – А Москва, оказывается, и в дождь интересна. Знаете, только теперь и понял, что имел в виду Пушкин.

Они как раз вышли на Страстную. Вероятно, поэтому Иван и вспомнил о каких-то пушкинских словах.

– Что же именно?

– Он говорил, что Петербург – прихожая, а Москва – девичья. В девичьей и в дождь весело, а в прихожей и при солнышке неуютно. В его дневниках есть такая запись, а я домашнее сочинение по этим дневникам писал, когда сдавал экстерном в гимназии.

– И как же вы назвали свое сочинение?

Каляев застенчиво помолчал. Но решился:

– «Неспетые песни». Глупо, конечно. – Он поднял голову, глянул на памятник. – Вы уж простите, Александр Сергеевич.

– Совсем не глупо.

– Вы так считаете? – оживился Каляев. – Знаете, Надежда Ивановна, я из того исходил, что гений никогда не успевает пропеть всего, что рождается в его душе. Он оставляет нам лишь незначительную долю того, чем был переполнен, как море. Может быть, отсюда и последние слова Гамлета: «Дальнейшее – молчание»? Ведь принц Датский не смерти боялся, а – безгласия.