Хрестоматия по нейропсихологии

Мы имели возможность проследить этого боль­ного в течение 6 лет, начиная с острого и после­операционного периода и кончая резидуальными состояниями — через год и через 6 лет после опера­ции. Именно это и дает нам возможность вплотную подойти к психологическому анализу парадоксов памяти, с одной стороны, и некоторых механизмов, лежащих в основе нарушения кратковременной памя­ти, — с другой.

Обратимся к фактам.

общие данные

Б-ной Кур (...), 30 лет, электромонтер, поступил в Институт нейрохирургии им. Н.Н.Бурденко 13 июня 1970 г. сразу же после разрыва аневризмы передней соедини­тельной артерии, сопровождавшегося кровоизлиянием в глубинные медиальные отделы мозга и спазмами обеих передних мозговых артерий (как известно, обеспечиваю­щих васкуляризацию внутренних отделов лобных долей мозга).

В первое время после поступления контакт с боль­ным был невозможен, и можно было констатировать лишь ряд неврологических симптомов (первичное нарушение обоняния, угнетение сухожильных рефлексов и др.). При правосторонней каротидной ангиографии у него была об­наружена мешотчатая аневризма передней соединитель­ной артерии.

Когда сознание больного стало восстанавливаться, обнаружилась картина дезориентации в месте и времени (он считал, что находится на своем предприятии и «только прилег отдохнуть»); на этом фоне у больного выступил грубейший корсаковский синдром нарушений памяти с резко выраженными конфабуляциям. 29 июля 1970 г. ему была сделана операция, во время которой была рассече­на передняя часть правого полушария мозга, вскрыт си­нус, в котором были запаяны передние мозговые артерии, и после клипирования сосудов была удалена мешотчатая аневризма передней соединительной артерии. Ее дно было истончено, и она была связана с дочерними аневризма­ми. Во время операции имел место разрыв дна аневриз­мы с массивным кровоизлиянием. На короткий срок были наложены клипсы на обе передние мозговые артерии, которые затем были сняты.

Контрольная ангиография, проведенная через несколь­ко дней после операции, показала проходимость обеих пе­редних мозговых артерий, однако ряд неврологических и нейропсихологических признаков давал основание думать, что глубокие образования мозга, расположенные по сред­ней линии, резко пострадали в результате перенесенного заболевания.

В последующие недели после операции состояние спу­танности и дезориентированности больного стало исче­зать, хотя он продолжал заявлять, что точно не знает, где он находится. К этому времени никаких нарушений гнозиса и праксиса у больного уже не было, он мог легко выполнять простые реакции выбора, даже если они но­сили конфликтный характер (например, в ответ на под­нятый палец — поднять кулак, а в ответ на поднятый кулак — поднять палец), но при условии, если и эти опыты проводились в быстром темпе и без перерывов. Больной без труда различал сложные, наложенные друг на друга контурные фигуры (проба Поппельрейтера), прекрасно разбирался в содержании сюжетных картин, мог рисовать фигуры со сложным пространственным рас­положением частей, не проявлял ни малейших признаков нарушения конструктивного праксиса. Его речь остава­лась полностью сохранной, он плавно говорил, легко повторял предъявляемые ему слова или фразы, не обна­руживал явлений «отчуждения смысла слов» и мог без труда решать несложные логические задачи (нахождение противоположностей, аналогий). Его арифметические опе­рации (требовавшие сохранности промежуточных звень­ев в памяти) оставались в пределах нормы, и он без труда мог выполнять даже такие примеры, как вычитание от 100 по 13 или по 17 и т.д. На этом, внешне вполне благо­получном фоне, у больного с необычайной отчетливос­тью выступал парадокс: его долговременная память на события прошлого и ранее приобретенные знания оста­валась сохранной, в то время как кратковременная память с возможностью запечатлевать, хранить и воспроизво­дить следы непосредственного опыта была грубейшим об­разом нарушена.