Хрестоматия по нейропсихологии

Он не мог назвать время года, заявлял, что не ощущает его непосредственно, не знает, как отве­тить на этот вопрос, и для компенсации этого де­фекта обращался к логическим рассуждениям: «Вот уже снег лежит — а на деревьях все-таки желтые листья, их немного... наверное это поздняя осень или ранняя зима...».

Кратковременная память больного настолько была нарушенной, что уже через 30—40 мин боль­ной, перенесший довольно болезненную спинно­мозговую пункцию, не мог сказать, делалась она или нет, и, конечно, не мог ничего с уверенностью ска­зать о бывшей у него операции, неизменно отвечая на вопрос о ней: «Не могу утверждать, но не могу и отрицать — не знаю, не помню».

Такой же результат давали и прямые вопросы, адресуемые к больному в течение всех шести лет наблюдений. Так, на вопрос, был ли он в данном кабинете, присутствовал ли он на лекции, где его демонстрировали, встречал ли он уже того или дру­гого человека и т.д., он неизменно отвечал: «Не знаю... не помню... не могу отрицать — не могу и утверждать...».

В течение 6 лет, во время которых мы просле­живали нашего больного, это противоречие между сохранностью старых образов и знаний и невозмож­ностью запечатлевать, сохранять и воспроизводить следы нового опыта сохранялось, причем со време­нем можно было отмечать лишь некоторые призна­ки сглаживания описываемого явления.

Этот процесс отличался некоторыми специфи­ческими чертами: больной постепенно стал удер­живать конкретные образы, названия (знал, что находится в Институте Бурденко, начал смутно уз­навать тех лиц, с которыми он многократно встре­чался, иногда — в очень редких случаях — удерживал их имена, твердо знал свою палату), но никогда не мог точно локализовать удержанные факты во вре­мени. Так, он мог сказать, что уже видел того или иного человека, выполнял то или иное задание, но когда именно это имело место — десять—пятнад­цать минут назад, месяц или год — он совершенно не мог сказать. Этот симптом, намечающий новое противоречие на границах долговременной и крат­ковременной памяти (описанный уже очень многими исследователями корсаковского синдрома), сохра­нялся без всяких изменений на протяжении всех шести лет наблюдений над больным.

Характерным при этом оставался тот факт, что все нарушения кратковременной памяти фактичес­ки никогда (кроме острого периода) не приводили к нарушению сознания (больной всегда помнил, кто он такой, никогда не конфабулировал, на вопросы, что он делал час назад или вчера, ограничивался лишь отказом от ответа или неизменным: «Не знаю... не могу утверждать, не могу и отрицать»). Мы име­ли перед собой человека с хорошо сохранным опы­том прошлого, знаниями и навыками, обладателя хорошо сложившихся в прошлом интеллектуальных операций, но продолжавшего жить лишь в пределах непосредственно получаемого опыта, который спустя очень короткое время исчезал из его сознания.