|
Дело обстоит таким образом, что наше мышление не может быть только апперцептивным или только свободноассоциированным. Скорее, это те самые крайние полюсы, между которыми движется наше дневное мышление. К чисто апперцептивному типу мы приближаемся только при самой сосредоточенной интеллектуальной деятельности, например при чтении лекций или написании научных статей, к свободноассоциативному типу — только в описанных выше состояниях полного освобождения душевной жизни от напряжения. Но наше обычное течение мыслей, при исполнении своих ежедневных служебных обязанностей и в частном разговоре, совершается таким образом, что некоторое время оно остается связанным руководящими представлениями, чтобы затем; оторвавшись от того или другого руководящего представления, непринужденно отдаться свободным ассоциациям по смежности или сходству или тотчас же снова очутиться под властью нового руководящего представления, причем в зависимости от духовной предрасположенности и мгновенной сосредоточенности может приближаться больше то к апперцептивному, то к свободноассоциативному типу. Мы должны четко представлять, что более высокий апперцептивный тип мышления никогда не совершается сам по себе, а представляет собой только верхнюю надстройку над постоянно продолжающим работать механизмом свободных ассоциаций мысли. Непрерывно по всем направлениям там внизу совершаются свободноассоциативные соединения, но руководящее представление, как магнит, висит над ними и притягивает родственные ему элементы наверх, в свет сознания, между тем как другие элементы, едва успев возникнуть, уже снова теряются в темной сфере. Выше мы показали, что апперцептивное мышление по мере расширения его руководящих представлений должно становиться абстрактнее по своему логическому сооружению, потому что большие группы образов, участвующие в одном акте, по необходимости становятся все менее образно-реальными. И наоборот, чем чище свободноассоциативное мышление, тем больше оно стремится обратно к конкретной образности. Чем полнее мы освобождаем себя от всякого напряжения, тем более свободное ассоциирование в пассивном положении покоя приближается к типу сновидения и гипноза. Связывание мыслей в ряд предложений начинает разрушаться, их словесное формулирование уступает место реальным образам, непосредственному созерцанию внутренне всплывающих в сознании живых фигур и сцен. Одновременно с осознанием совершенной пассивности внутреннего переживания возникает затруднение с помещением его в те или другие условия времени. Воспоминания и желания, касающиеся будущего, переживаются как имеющие характер действительного настоящего. Примерно здесь находится самая крайняя граница бодрствующего мышления. При дальнейшем ослаблении душевного напряжения сознание становится все более неясным и сумеречным; теперь уже вместе с предметностью во времени начинает разрушаться и пространственная предметность внутренних образов, между сценически упорядоченными группами все чаще вторгаются фантастические элементы, т. е. асинтаксические кататимические агглютинации образов. Этим достигается состояние глубокого сновидения, которое, как мы видели, имеет почти исключительно чувственно-образный характер, причем от абстрактного мышления сохраняются только единичные отрывки, которые без всякого порядка возникают в чувственно-конкретном материале. — 98 —
|