|
Первый раз я женился в 1947 году на дочери протестантского священника, приятеля отца. Второй раз — в 1970 году, на дочери текстильного купца, тоже немке. Мой сын Стефан — служащий, занимается организацией продажи автомобилей. Дочь Сабина окончила университет и преподает французский и русский языки в гимназии. У нас в гимназиях нередко преподают русский язык, правда, небольшим группам гимназистов, желающим глубоко изучать русскую культуру. Теперь же изучение русского еще более усиливается, так как есть широкие возможности ехать работать в Россию, как в старину. И еще в общей сложности у меня пять внуков. Б. Как живешь на пенсии и что сейчас пишешь? К. Как нештатный профессор читаю лекции и провожу семинары в университете по своему желанию, когда хочу. Вот проводил семинар о психотерапевтическом значении немецких и русских народных сказок. Вхожу также в комиссию по приему кандидатов в доценты, в комиссию по докторским диссертациям. Еще немного занимаюсь частной практикой. И, конечно, путешествую. Потихоньку пишу книгу о своих отношениях со славянами, о глубоких взаимодействиях, взаимосвязях между немецкой и русской психиатрией, психотерапией, между нашими культурами вообще, о наших отношениях в истории. Б. Желаю тебе сил и вдохновения. Спасибо. Вольфганг Кречмер: Внутри России (Статья из газеты «Stuttgarter Zeitung», октябрь 1954, написана еще под впечатлением военных переживаний) Россия — страна контрастов. Все ее люди носят в себе эти контрасты как источник творческой силы: дикость и порядок, гордые желаниям тихое раздумье, алчность и доброту. Живущий в России испытывает на себе эти основные мощные движения российской жизни, которые заглатывают душу или возвышают ее, ведут к неизмеримой свободной любви. Это влияние испытывает не только русский, но и чужестранец, надолго приезжающий в Россию. Это подтверждается примерами честолюбивой государыни Екатерины Второй, врача Фридриха Иосифа Гааза, который отдал всю свою славную жизнь, чтобы облегчить жребий узникам, а сам стал фактически нищим. Огромное душевное напряжение от этих контрастов перенесли также многие миллионы немцев на мрачной дороге Второй мировой войны на далеком Востоке, куда были внезапно брошены и где увидели то, что прежде никогда не видели — внутреннюю жизнь современной им России. Когда я в 1942году оказался в Калужской области, одинокий среди многих и грустный среди побеждающих, меня поразило неожиданное ощущение родины и утешения-отрады во «вражеском стане». Простые русские люди поняли меня — и тогда Россия меня приняла и неожиданно открылась мне. Я попал в одну из бедных местностей большой России, а ведь только уединенной дорогой бедности возможно войти во внутреннее, сущностное Восточной Европы. Среди сосновых лесов, полей и рощ лежала низкая деревня без улиц, без заборов, без замков на дверях. Все тонуло в меланхолической серости—хмурое небо, голые деревья, соломенные крыши, серые бревна стен. Но внутри — икона в углу, освещенная пламенем вечной лампадки, темная пещера открытой печи, горящие в ней дрова. Ив России, и на Украине — редко где мы не встречали в доме икону. Средневеково покоилась здесь жизнь в своих началах. Всюду я чувствовал приветливость людей, их душевную открытость. Были и грусть, и смех, и любовь — все как всегда. Я мог зайти в любой дом — погреться, выпить горячего — ив городе, и в деревне. В брянских лесах полюбил я изобильную плодородность земли. Часами сидел по вечерам и с украинскими друзьями возле кафельной печи или возле самовара за столом. Зима сменялась там весной, жизнь была проста, бедна, но человечна. Если бы люди не искали загадки России там, где все ясно как день, и не были слепы там, где глубокие тайны становятся очевидными сами по себе, они бы сказали, как Рильке: — 529 —
|