Б. Этот свет лишен всего национального, исторического, природного, в нем только линии и краски, как в композициях Кандинского? К. Да, но у Кандинского большое сужение переживания. В его линиях и красках нет света и тепла. Б. Можно сказать, что к этому светлому, теплому, мистическому переживанию особенно предрасположены люди, например шизотимы, которые по природе своей чувствуют дух первичным, изначальным по отношению к материи? К. Противопоставление духа и материи — дуализм. Дух и материя — это ведь разные аспекты одного целого. Невозможно оторвать одно от другого, объяснить одно, отойдя от другого. Когда человек мертв — это уже не тело, а скопище молекул. Человек живет как личность — и тут нельзя отгородиться от телесных, физиологических основ. Б. А как уходит дух из тела и как поселяется в нем? К. Это Тайна... Б. Я тоже думаю, что это вечная тайна, неразрешимый вопрос. Но я убежден по жизни, по разговорам с людьми, что многие люди природой своей чувствуют материю первичной по отношению к духу, а многие другие — наоборот. К. Дух можно понять как двигающий, управляющий принцип. Современная физика показывает, что материя есть всего лишь отношение, она растворяется, исчезает. И когда человек испытывает мистическое переживание, он чувствует дух в своем изначальном, чистом виде. Все религии предполагают, что дух — основа всего. Б. То есть он изначален, первичен. А другие думают так о материи. Мне передали, что один православный священник сказал обо мне, прочитав мою книгу «Терапия творческим самовыражением», где я описывал, как по-доброму заботился о своих пациентах, что мое неверие угодно Богу. Как это понимать? К Я тоже так думаю. Б. Но тогда Бог— просто символ добра, а далее люди понимают, чувствуют его каждый по-своему, в соответствии со своими особенностями, своей конституцией. Или это так только для меня, а для верующих иначе? К. И неверие в Бога тоже нужно, чтобы вера постоянно возрождалась. Б. Люди рассказывали мне, что, испытав в церкви светлое духовное переживание как божественное послание им, они и проникались по-настоящему с тех пор верой, становились истинно верующими. Все ли могут ощутить этот чистый, беспредметный, сильный свет в душе, Божественный свет без мыслей и образов? К. Человек способен смотреть сквозь иконы. Многие не понимают символики вообще, и надобно им указать этот путь. Если икона для человека только картина, то все остается в узко-человеческой области, и этого недостаточно, чтобы постичь Божественную правду. Что же касается личных, мистических опытов, духовного света, то об этом лучше не говорить, лучше оставить это открытым, так как ответ труден. Тут необходима вера, не мысль. Но мне ясно, что каждый человек, независимо от своего конституционального типа, имеет естественную способность познать и пережить святое (то есть непосредственную связь с другим, трансцендентным, потусторонним миром, с Богом), только формы этого могут различаться. Человек подходит к Богу как индивидуум, личность и одновременно получает как пустой сосуд. Но если ставишь здесь акцент только на индивидуальность, то ограничиваешь себя. Меня эта проблема мучила в 15—16 лет. Это была проблема моей личности. Интуиция святого была у меня с детства, я всегда был мистик, видел в природе Бога как Творца, но все искал конкретную религию, подбирал ритуалы сообразно своим особенностям. А отец был атеист, хотя тоже был привязан к природе и искусству, видимо, каким-то пантеистическим чувством. Ощутить Бога в истинном смысле он не мог. Иисус как образ Любви — это ему не было понятно. — 525 —
|