|
Пациенты рассказывали, что в острой психотике они чувствуют себя совершенно одинокими, как бы в ином мире; нет и малейшего созвучия с реальным миром. С воронами, галками как бы в разных мирах. Страшны и свой, и чужой мир. «В это время нет ни с кем никаких отношений или они придуманы мною. Из этого мне ясно, что вся здоровая жизнь строится прежде всего на теплом творческом созвучии с этим, нашим, миром. Все в это время, даже близкие, как-то пытаются показать мне, что я в чем-то не прав, не так живу. Враждебная тишь перестрелки за окном. Не выхожу из своей комнаты. На глубине психотики все животно, нет человеческого тепла. Животная безэмоциональная половина меня и людей вступают во взаимодействие. Люди движением своих мышц способствуют движению моих мышц и как-то разоружают меня в этой инсценировке. Вступаю с ними в эту игру, и они, зная мои мысли, переигрывают меня, вытягивая мое заветное из моей груди, а я не могу удержать это заветное. Это ад. В это время я убежден, что мир устарел и надо глобально изменить его, дать людям ключи от счастья. Но как? Чтобы это понять, надо дойти до какой-то самой грани. Только в начале погружения понимаю, что ухожу в этот иной мир, а потом уже и не понимаю, что нахожусь в нем. Здесь ничего творческого не удается делать. И только когда подплываю к берегу и возникает ощущение прежнего «Я», уже возможно кое-как искать созвучие с нашим миром. Благодаря приобретенному от наших целебно-творческих занятий, уже могу искать созвучия, обращаясь к альбомам и книгам. Так, нахожу созвучие с Рембрандтом, чувствую глубину его тепла, с Утрилло, Рильке. Читаю Экзюпери: да, настоящая жизнь возможна на накале. И мой жизненный накал — погружаться в переживания, не боясь предела, изучать это, записывать.» В это переходное, подострое время («когда недалеко ощущается берег, но еще продолжается чувство торчания среди людей, которым не- ловко со мной, например, в транспорте, которым как-то мешаю думать свое и они знаками, давлением взоров сообщают мне об этом») пациенты таким образом ищут целебные созвучия, например, с известными художниками, которые тоже противостояли миру (называют Толстого, Леже), тоже искали пороки людей. Пациенты ищут и целебное созвучие с самими собою в детстве, оживая душой со своей старой детской книжкой, с морозом («дышу, как в детстве на морозе»), возвращаются к себе, рассматривая внимательно кору дерева («вот кора живет, и я живой»). Надо для облегчения «коснуться» чего-то близкого тебе (например, своей записи в записной книжке, звонка товарища из группы творческого самовыражения). Легче становится даже не от конкретного результата, а от самого «соприкосновения». Или эти духовно сложные пациенты в это время (в этом «отпуске») чувствуют себя особым образом примитивными, «плоскими» и испытывают облегчение от «доступности реальному миру этой собственной глубинной примитивностью». Понимают, слушая магнитофон, «юмор Высоцкого», картины Брейгеля, Пиросмани, наскальную живопись в альбомах, прозу Платонова. «Выставляю вокруг себя определяющие меня открытки картин, чьи-то личности. Уточняю свое теперешнее "Я", и что-то как-то становится на свои места, не хочется избавляться от этой плоскостности, она по душе, это более глубокий слой жизни, хотя и более примитивный». В группе творческого самовыражения в это время еще нельзя пребывать: плохо среди непсихотической праздничности. Пока только «домашняя» TTC. «Но помогает вспоминать то, что происходило прежде в группе творческого самовыражения, когда в ней жил, и это как-то подсказывает, определяет, что же со мной происходит сейчас. То есть эти воспоминания имеют живой смысл». — 313 —
|