Сверху и слева от перевода написано: «А.М. Беленькому посвящает свой первый (и последний) поэтический опыт С. Консторум». * См. об А. М. Беленьком: Бурно М., 1995; в наст, издании это — первая работа в Приложении. Вот и сам перевод. Богов да страшится весь род людской. Судьба вся людская в их вечных руках. И делают ими они, что хотят. Вдвойне пусть страшится, кто ими возвышен. На тучах, вершинах, воздвигнуты троны, Они обступают столы золотые. Лишь ссора возникнет, С стыдом и позором низвергнутся гости в пучину ночную И жаждут там тщетно в глубоких потемках, Чтоб суд обелил их. А боги вверху там, как прежде, пируют И золотом блещут, И шествуют гордо по горным вершинам. Из горных расщелин навстречу струится Дыханье титанов, Клубится туман Над жертвой закланной. И взор отвращают великие боги от целого рода И в внуках не видят тех черт, что любили у предков». Так молвили боги. Изгнанник внимает во мраке ущелий, Их слушает песню, поникнув главой, Тоскуя о детях. Немало духовно-практического, психотерапевтического и в прощальном корсаковском стихотворении «Море» (30 апреля 1900 г.). Солнце наполнило теплом-любовью слабые холодные волны моря, и они теперь способны смывать горе с берегов. Вот это стихотворение*. Тихо плещет море, Ластясь к берегам, Хочет смыть с них горе, Передать волнам. Волны разбегутся, Горе унесут, С счастием вернутся, Берег им зальют. * Оно уже прежде было напечатано с пояснениями в книге Банщикова (1967, с. 254, 270). Но не смыть им горя С мрачных, серых скал: Нету сил у моря К ним добросить вал. И стоят громады, Мрачно вниз глядя, Нет для них отрады — Радостного дня. Море в раздражении Брызжет и ревет, В гневном нетерпении Скал подножье бьет. Но вот светом ярко Засиял Восток, Поцелуй шлет жаркий Солнце в волн поток. И тепло вбирают Капли вод с лучом, К небесам взлетают, Падают дождем. Горе с них смывают, Точно слез струей, Речками стекают К глубине морской. Вечно плещут волны, Ластясь к берегам, С них смывают горе, Отдают волнам. Редактор литературного журнала, возможно, бросил бы это стихотворение в корзину как поэтически беспомощное. В самом деле, это стихотворение, по-видимому, не есть истинное произведение литературы, искусства. Но это, несомненно, благороднейшая одухотворенная психотерапия поэтическими образами, добротою умирающего врача, то есть частица медицины, а не искусства. Итак, художественное творчество клинического психиатра-психотерапевта, преданного своему делу, есть кли-нико-психотерапевтическая «практика», обычно «теплая практика», независимо от того, как сам он относится к собственному художественному творчеству. При этом психотерапевт по своему природному складу может быть синтон-ным, авторитарным, психастеническим, может быть «полифонистом» (в понимании Е.А. Добролюбовой, 1996) и даже, в некоторых случаях, реалистоподобным аутистом. В этой сложной, тонкой области исследования обнаруживаются закономерности, тенденции, но немало и неожиданностей, исключений, подтверждающих правило. Порою кажущаяся бездонной пропасть оказывается неглубокой канавой. Так, художественно-поэтическая личная «теория» аутисти-ческого психотерапевта-философа может служить психотерапевтической «практикой» — для многих созвучных ему ау-тистических пациентов. — 222 —
|