|
Рахиман проходил подготовку в лагере для новобранцев в Бангалуре, а всеми своими помыслами был дома. Перед его глазами стоял образ заливающейся слезами жены, в сердце горьким упреком отдавались тяжелые вздохи матери. На душе у него было неспокойно. «Правильно ли я поступил? А может, вернуться, пока не поздно?» — терзали его сомнения. Он корил себя за то, что поторопился и не подумал как следует, прежде чем решиться на этот шаг. И тут же снова успокаивал себя: «Разве не сам я убеждал их в необходимости этого? А теперь казнюсь… Правильно я поступил или нет — дело сделано. Вернуться домой — просто стыдно!» Прошло три месяца. Теперь Рахиман только и думал об отпуске. Когда он наконец сможет поехать домой, повидать своих? Да и жене уж подходит время родить… Как они там справятся без него? Только строгий режим в лагере и напряженная военная подготовка, отнимавшая почти все время, удерживали его от побега. Человек предполагает, а бог располагает. Рахиман ждал отпуска, а судьба распорядилась по-своему. Япония вступила в войну. Рота, в которой служил Рахиман, получила приказ готовиться к выступлению. Рахиман умолял отпустить его хотя бы на один-два дня, но все отпуска были отменены. Их отправили в Мадрас и там погрузили на пароход. Новизна путешествия по морю, постоянный страх: вдруг нарвутся на японские корабли или налетят вражеские самолеты, паника вокруг, мысли о предстоящих боях, — все это отвлекало Рахимана от горьких раздумий. Но стоило ему остаться одному, как на него тяжестью наваливалась тоска. Через несколько дней они прибыли в Рангун, а затем получили приказ двинуться в джунгли Малайи. Тяжелые переходы, военная подготовка… У Рахимана совсем не оставалось времени для мыслей о доме. Прошло еще несколько месяцев. Японцы овладели Сингапуром и подходили к Рангуну. Рота Рахимана вела бои в болотистых джунглях Малайи. Сначала Рахиман посылал письма домой каждый месяц. Но непрерывные бои, спешные отступления, постоянная готовность к маршу, смертельная опасность на каждом шагу, голод и холод так изматывали солдат, что теперь он не мог просить товарищей писать его письма. Он только подал рапорт с просьбой пересылать жалованье семье. В сражении у Мульмена Рахиман и его товарищи дрались до последнего патрона, но сила была на стороне японцев. В живых осталась горстка людей. Рахиман получил сильные ранения в этом бою. Здесь его, потерявшего сознание, и взяли в плен японцы. Долго Рахиман оправлялся от ран. Голова, лицо, руки — все тело было забинтовано. Несколько месяцев ему пришлось проваляться в лазарете. В эти дни, когда он был предоставлен самому себе, больше, чем раны, терзали его беспрерывные видения родной деревни. Теперь он не мог даже приблизительно сказать, когда ему вновь доведется увидеть близких. Разрывал сердце призывный плач новорожденного, не давала покоя мысль: как они там? Но что он мог поделать? Как может пленник в чужой стране помышлять о возвращении на родину? Кто знает, сколько еще будет продолжаться война… Вся Бирма была уже в руках японцев. Рахиман не сомневался, что плен его продлится долго. Он потерял всякую надежду и только беззвучно плакал, уткнувшись лицом в подушку. — 212 —
|