Учитель вошел как-то нерешительно. Увидев блюдо с вермишелью, посыпанной сахаром, сказал: — Опять приготовила сладкое, Савитри? — А что? — Просто я не привык есть так много сладкого. — У вас, вероятно, желудок болит от всего, приготовленного руками женщины, — с вызовом сказала я и рассмеялась. — Да нет, я в самом деле не люблю сладкого, Савитри. — Вообще никакого сладкого не любите? — игриво спросила я. Другой на его месте сразу же поднялся бы и, заключив меня в объятия, отведал сладости моих губ. А он — бог мой! — даже не шевельнулся. Молча поел и вышел. Я осталась одна, на душе у меня кошки скребли. Я быстро поела и сделала последнюю, отчаянную попытку. Взяв чашку с молоком, я смело направилась к нему в комнату. Он уже постелил себе и собирался ложиться. — Так рано спать? — спросила я. — Сегодня хочу лечь пораньше. — Счастливец! Можете спать, а меня вот сон стороной обходит. — Почему же? — Вы еще спрашиваете — почему! Будто ничего не замечаете! Я притворно зевнула и потянулась, представляя ему для обозрения свою пышную грудь. Распустила волосы, потом опять собрала их в пучок. Учитель тяжело вздохнул. — Замечаю, Савитри. Все замечаю… Но… — Что но?.. — Разве ты не догадываешься, видя этот шрам у меня на щеке? — О чем я должна догадаться? Откуда он у вас? — Этот шрам, Савитри, знак того, что для меня вся любовь сгорела и превратилась в прах. Я был женат. И моя жена, женщина, с которой я связал жизнь, спуталась с соседом и ушла к нему, оставив у меня на щеке отметину раскаленным половником. Закончив это грустное повествование, учитель растянулся на постели, словно выбившись из сил. Я заботливо, как ребенка, укрыла его одеялом и ушла к себе. Долго лежала без сна, обдумывая, как я утром скажу ему, что не все женщины дурные, что есть и верные, любящие, как я, например. Когда я утром встала, комната учителя была пуста. Она пустует до сих пор. Перевод М. Дашко К. Ашватха НараянанраоЕго любовь— Мама! Мамочка! Ты только послушай… — взволнованно закричал двадцатидвухлетний Рахиман, вбегая в дом. — В чем дело, сынок? Чему ты так рад? — спросила старушка мать. — Восемнадцать рупий жалованья… — Жалованье? Какое жалованье? За что? — И не только жалованье — обмундирование, питание, жилье… — И кому же платят? — По всей деревне объявления расклеены. И снимки. А какие снимки! — Ну, какие же? — 209 —
|