— Пойдемте чай пить, — пригласила я. Не знаю, удалось ли мне справиться с дрожью в голосе. — Иду, — сказал он и, отложив книгу, пошел за мной. Я принесла в кухню маленький столик и поставила на него блюдо с пирожками. Расхаживая по кухне, я старалась пройти как можно ближе к учителю и, словно нечаянно, коснуться его рукой или плечом. — Может, еще раз умоетесь? — ласково спросила я. — Да, освежиться надо бы. Дочитался до того, что глаза заболели, — ответил он и направился в ванную. Я поспешила за ним. Поливая ему из кувшина, не упускала возможности коснуться его руки своей. Он, казалось, немного оттаял. Я сбегала за полотенцем и, подавая его, почти прижалась к нему всем телом. Глаза учителя стали какими-то хмельными. «Ну, кажется, дела идут на лад; еще немного, и он — мой», — обрадовалась я. Я положила ему на тарелку целую гору испеченных утром пирожков с горохом и пончиков и добавила к ним большую ложку масла. — Куда же столько? — с улыбкой сказал учитель. — Я еще не проголодался после обеда. — Нет уж, чур, что подано, съесть без остатка, — пошутила я, надув губы. — С тех пор как умерла моя мать, меня никто не баловал так едой, — сказал учитель. Я села рядом с ним. Подкладывая в его тарелку еще масла, спросила: — А давно умерла ваша мать, господин учитель? — Восемь лет назад, — ответил он и, как-то странно глядя на меня, продолжал: — Когда я смотрю на тебя, Савитри, я вспоминаю мать. Ты заботишься обо мне, как о ребенке. Чем я отблагодарю тебя за твою доброту, Савитри? — Ну о какой доброте вы говорите?! Вы так мало едите. И деньги каждый месяц даете. — Деньги? При чем тут деньги, Савитри? Разве на них купишь внимание и заботу? Когда мы пили чай, я спросила: — И долго вы собираетесь жить вот так, бобылем, господин учитель? — Бобылем?! Да, действительно, я совсем один. Ни семьи, ни родных. Никто не встречает, никто не провожает. Но ведь и семья и родные — ложь, Савитри. Никому я не нужен. — Ну зачем вы так? Ведь есть я, есть Маллеши. Разве наше внимание к вам, забота о вас тоже ложь? — Нет, конечно. Но переведут меня в другое место — и всему конец. Все в руках Шивы, Савитри. Он дает, он и отнимает, — серьезно сказал учитель и, резко поднявшись, вышел. Я не знала, радоваться мне или печалиться. Так старалась: одевалась, причесывалась — и все впустую. Оставалась еще слабая надежда, что мне удастся добиться своего вечером. Наступил вечер. — 208 —
|