|
— Солдаты на них, в форме. Если начнется война… — Он не успел договорить: на кухне — дзинь — разбилась тарелка. — Война? О господи! Да что ты говоришь?! Осторожнее с посудой, Унниса! Надо беречь то, что есть. От добра добра не ищут, сынок, — сказала мать. — Да где добро-то? Нужда беспросветная… Живот есть чем набить — надеть нечего, купишь одежду — зубы на полку клади. Ну что проку от этой работы дровосека? — стоял на своем Рахиман. — Что ж, идти под пули? — Так ведь никто не знает, что его ждет. От судьбы не убежишь. Повезет — и на войне останешься цел и невредим. А жалованье мое тебе ой как пригодится. А если не повезет — беды все равно не избежишь. Болезнь свалит или что другое случится… — Что ни говори, не дело ты задумал, сынок. — Я твердо решил, мама. — Нас бы пожалел. — Такой случай нельзя упускать. — Тебя угонят куда-то, а мы тут как? Даже подумать страшно… — Не расстраивайся, мама. Ведь даже если я не вернусь… Карим с вами останется. Семнадцать лет парню. Надо будет — позаботится о вас. — И все-таки брось ты это, сынок… — Да сколько можно так мучиться? Ведь без риска и счастья не видать. Мать еще долго отговаривала сына. Потом сдалась. Вечером к нему приступилась жена. Унниса расстелила на полу поистершуюся циновку, положила на нее подушки, одеяло. Рахиман лег, вытянул ноги и, положив голову на руки, задумался. — К чему такое упрямство? — тихо спросила жена. — Какое упрямство? — вздрогнул Рахиман. — Вы так стремитесь в солдаты! — Подойди сюда и сядь, поговорим. Она расправила одеяло и села рядом с мужем. Рахиман обнял ее и, притянув к себе, спросил: — Ты слышала, как я говорил с матерью? — Слышала. Да только оставьте, пожалуйста, эти мысли, — она устремила на мужа молящий, проникающий в самую душу взгляд. — Я долго думал, — ответил Рахиман и тяжело вздохнул. Видно было, что он твердо решил пойти на эту жертву. Несколько минут оба молчали. Руку Рахимана обожгла слеза. — Что ты, глупышка? — Рахиман привстал и, наклонившись, посмотрел в лицо жене. — А еще говорите, что любите меня, — сказала Унниса прерывающимся от волнения голосом. — Люблю! Ты что, сомневаешься в этом? Как раз во имя этой любви, чтобы ты не видела нужды и была счастлива… — Счастье такой ценой? — Не надо так говорить. Ты потом все поймешь. Из-за этой проклятой бедности ничего не сделаешь по-людски. Скоро роды… А где денег взять? И потом… — 210 —
|