Беседы с Кришнамурти

«Думаю, что я начинаю понимать суть вашего под­хода, и надеюсь, что мое восприятие правильно».

Это не личный, самоуверенный подход, нет лич­ного подхода к истине, так же как и к открытию научных фактов. Идея, что существуют отдельные пути к истине, что истина имеет различные аспек­ты, нереальна, это теоретическая мысль нетерпи­мых, пытающихся быть терпимыми.

«Надо быть очень осторожным, как я понимаю, при использовании слов. Но я хотел бы, если мож­но, возвратиться к пункту, который затрагивал ранее. Так как большинство из нас научили думать — или научили, что думать, как вы выразились, — не привнесет ли это нам только больше беспорядка, когда вы продолжаете утверждать различными спо­собами, что всякая мысль обусловлена и что нужно идти за пределы всякой мысли?»

Для большинства из нас размышление необы­чайно важно, верно? Оно имеет определенное зна­чение, но мысль не может найти то, что не является продуктом мышления. Мысль — это результат из­вестного, поэтому она не может постичь неизвест­ное, непостижимое. Разве мысль — это не желание материальных потребностей или самой высокой ду­ховной цели? Мы говорим не о мысли ученого на работе в лаборатории или мысли поглощенного ма­тематика и так далее, а о той мысли, которая уп­равляет нашей ежедневной жизнью, нашими повсед­невными контактами и реакциями. Чтобы выжить, мы вынуждены думать. Размышление — это про­цесс выживания — либо индивидуума, либо нации. Размышление, которое является желанием в его самой низкой и его же наивысшей форме, вечно вы­нуждено быть самоограничивающим, обусловлен­ным. Думаем ли мы о Вселенной, о нашем соседе, непосредственно о нас или о Боге, всякое наше раз­мышление ограничено, обусловлено, не так ли?

«В том смысле, в каком вы используете слово «размышление», предполагаю, что да. Но не знание ли помогает сломать это созданные условия?»

Разве? Мы накопили знания о таких многочислен­ных аспектах жизни — о медицине, о войне, о законе, о науке, и, по крайней мере, имеются хоть какие-то знания о нас самих, о нашем собственном сознании. Со всем этим обширным багажом информации сво­бодны ли мы от горя, войны, ненависти? Неужели большее количество знаний освободит нас? Можно знать, что война неизбежна, пока личность, группа или нация корыстно стремятся к власти, и все же про­должать идти путями, которые ведут к войне. Может ли центр, который порождает антагонизм, ненависть, быть радикально преобразован через знание? Любовь — это не противоположность ненависти, если через знания ненависть превращается в любовь, тогда это не любовь. Это превращение, вызванное мыслью, во­лей, является не любовью, а просто другим самоза­щитным приспособлением.