Беседы с Кришнамурти

Становилось теплее, и к полудню будет жарко. Обильных дождей не проливалось много лет. Земля была выжженной и потрескавшейся, редкие дере­вья — покрыты коричневой пылью, отсутствовала даже утренняя роса. Солнце жгло беспощадно, день за днем, месяц в за месяцем, а сезон дождей был все еще далек. Некоторые козы поднимались на холм с мальчиком, присматривающим за ними. Он был удивлен, увидев здесь людей, но не улыбнулся и с серьезным выражением лица последовал за козами. Воздух звенел от зноя.

Две женщины: одна — старая, вторая — моло­дая, неся на головах вязанки дров, спустились по дорожке. Ноша, которую они несли, выглядела до­вольно-таки тяжелой. Каждая удерживала на своей голове прикрытую тканью длинную связку сухих веток, связанных вместе зеленой виноградной ло­зой, и поддерживая ее одной рукой. Их тела пока­чивались, когда они спускались с холма. Ноги были без обуви, хотя дорожка была каменистой. Ноги, казалось, сами находили дорогу, так женщины не смотрели вниз, они держали головы прямо, и было видно, что им тяжело. Волосы старшей женщины были спутаны и немыты. Девушка — причесана и более опрятна. Она была настолько юной, что каза­лось еще недавно играла с другими детьми. Теперь же собирание древесины среди этих холмов стало ее обязанностью до конца дней, с передышками вре­мя от времени в ожидании ребенка.

Спустившись по дорожке, они направились в ма­ленький провинциальный город, который находил­ся в нескольких милях, где они продадут дрова за гроши, и завтра снова придут сюда. Они о чем-то говорили. Вдруг девушка сказала своей матери, что она голодна, а мать ответила, что они были рожде­ны в голоде, жили в голоде и умирали в голоде, это их участь. В ее голосе не было ни упрека, ни гнева, ни надежды. Они продолжали идти по каменистой дорожке. Не было наблюдателя, слушающего, жа­леющего и идущего позади них. Он не был их час­тью из-за любви и жалости, он был ими, он прекра­тил быть, а они были. Они не были незнакомками, которых он встретил на вершине холма, они при­надлежали ему. Это были его руки, которые держали связки дров, и пот, и истощение, и запах, и го­лод не принадлежали им, чтобы поделиться ими и погоревать. Время и место прекратили быть. В жен­ских головах не было мыслей, слишком утомлен­ных, чтобы думать, а если все же думали, то только о том, как продать дрова, поесть, отдохнуть и на­чать снова. Ногам на каменистой дорожке никогда не было больно, не причиняло страдания и солнце над головами. Их было только двое, спускавшихся по этому знакомому холму, проходивших мимо того колодца, где мы обычно пили, шедших дальше че­рез сухое русло высохшего ручья.