Слово как физиологический и лечебный фактор

После 3-го сеанса гипноза, во время которого я спал глубоким сном, я уже не мог без отвращения смотреть на спиртные напитки. С последую­щими сеансами у меня росла сила воли и крепло убеждение в оконча­тельном излечении. Теперь, через 3 года, я без отвращения не могу смот­реть на пьющих и даже не переношу запаха алкоголя. Я уверен, что излечился от своей болезни окончательно и навсегда. Я как будто родил­ся вновь. Ко мне полностью вернулась работоспособность, радость жиз­ни и желание жить!

С этого времени моя жизнь изменилась до неузнаваемости. Работаю с увлечением и радостью как на производстве, так и в общественной жизни. Я передовой человек, стахановец. Я был участником Всесоюзной сельскохозяйственной выставки 1940 г. и утвержден на 1941 г. с получе­нием свидетельства. Выполняю большую общественную работу предсе­дателя спортивной организации, общественного обвинителя при район­ной прокуратуре, председателя правления клуба МТС, режиссера драма­тического коллектива. На Всесоюзном смотре театральной самодеятель­ности получил грамоту от Всесоюзного комитета по делам искусств. Читаю лекции и доклады. Я радуюсь, что я полноценный гражданин Советского Союза!»

Добавим, что положительный катамнез был прослежен нами в дан­ном случае в течение 22 лет, с 1938 г. Автор письма находится под нашим наблюдением до настоящего времени (май 1960 г.).

10. О необходимости применения психотерапии интернистами

(К стр. 424)

Чтобы подчеркнуть важное значение учета интернистами состояния корковой динамики их больных, у которых психика уже травмирована самим заболеванием, приводим характерное в этом отношении письмо, полученное нами от одного из таких больных, прошедших у нас курс корригирующей речевой психотерапии.

«Два года назад я пришел к Вам за помощью, и это было моим последним усилием в борьбе за жизнь. Конечно, кончать жизнь в 50-лет­нем возрасте было обидно. Но столь же бесполезно было спорить с круп­нейшими медицинскими авторитетами, которые после 3 месяцев лече­ния по моему требованию выписали меня из клиники с заключением: „аортокоронарокардиосклероз с явлениями коронарной недостаточности, приступами стенокардии и остаточными явлениями энцефалита". Шли также разговоры о переводе меня на инвалидность. На счастье я не стал изуч'ать эту латынь, но она гипнотизировала меня, и я держал наготове пробирку с нитроглицерином, чтобы в любую минуту спасать себя. Одна­ко чем своевременнее я прибегал к лекарству, тем чаще возникали сер­дечные спазмы. Но больше всего меня раздражало газообразование: чем разборчивей я был в пище и чем больше принимал лекарств, тем газо­образование делалось сильнее, и мой живот раздувался, как у беремен­ной. Я был глубоко убежден, что и спазмы сердечно-сосудистой систе­мы, и газообразование являлись следствием курения, но не мог отказать­ся от этой дурной привычки, несмотря на запрещение врачей. Все этс было основанием для умозаключения о предстоящем близком конце и даже заставило меня написать завещание.