Доктор Бадмаев. Тибетская медицина, царский двор, советская власть

Вещей было немного, и мы быстро погрузились в пассажирский поезд — скорые здесь не останавливались. К Ленинграду подъ­ехали под утро. Такси — немецкие ДКВ — только еще начали появляться в городе, поймать их было трудно. Я нанял обычную полуторку. Бабушка села в кабину с шофером, я — в открытый кузов с вещами, и минут за сорок доехали до дома.

Бабушку я привез на Рашетову улицу, 23 — в дом моего отца, который он выстроил перед самой войной. В жизни есть какая-то тайна, кто-то или что-то ведет нас... В восьмикомнатном особняке бабушки всем хватало места, но отец еще в 1936-м начал строиться на Рашетовской горке, близ парка Сосновка. У него было понятное желание — иметь свою крышу над головой, а такую инициативу власти поощряли и даже давали ссуду, ибо в городе жилья для обыкновенных граждан тогда не возводилось.

Елизавете Федоровне это было не по душе: она хотела жить с нами. Однако вышло как лучше — к тому времени, как все у бабушки конфисковали, дом отца был уже почти готов. Он будто предчувствовал... После работы ездил на Рашетову, наблюдал за бригадой плотников, доставал по госцене бревна, кирпич. В нем бур­лила могучая сила в сочетании с огромными организаторскими спо­собностями. Увлекался охотой, бил птицу влет, любил рыбачить с удочкой и старался уйти от политики. Отец не был интеллигентом в полном смысле этого слова; он происходил из орловских дворян. Иногда шутил: «Мне бы наше орловское поместье и рысаков!..»

Как и все люди старого воспитания, Сергей Борисович верил в силу закона. «Чтобы меня арестовали, я должен совершить пре­ступление. Преступления я не совершал и не совершу...» — бы­вало, говорил он. В кадетском корпусе прививали рыцарские на­клонности, и отец мог вступиться за слабого в любом уличном инциденте. В молодости на мотоцикле перескочил трехметровый пролет Литейного моста, когда его начали разводить,— спешил домой после съемок.

Летом, уехав с братьями и приятелем в экспедицию на Байкал, он писал моей маме: «Встреть меня светлыми, радостными глазами, пожми мне руку, продолжая ясно смотреть, и... ну, собственно, тогда я смогу даже дать планете нашей расписку, что все на свете уже получил...»

После ареста бабушки, успокаивая маму, повторял: «Не вол­нуйся... Елизавета Федоровна вернется и будет жить в нашем доме... Более того, она пойдет за моим гробом». Он ошибся в одном: никто не шел за его гробом, и похоронили его в братской могиле в гулаге под Златоустом.

Отца арестовали в первую неделю войны, а в 1958-м нам выдали справку о его посмертной реабилитации. И лишь спустя полвека, в 1991 году, КГБ допустил меня к делу отца. Его обви­няли в знакомстве «со шпионом Н. Н. Бадмаевым» и в организации экспедиции на Байкал, которую расценили тоже как шпионскую — с целью показать дорогу японцам. Будто те не знают, что Селенга впадает в Байкал, а Ангара вытекает из него!..