— Прекрасно, — говорит он. — Одной заботой меньше. — А это тебя заботит? — спросила я. — Вовсе нет, — ответил он. И вот однажды, в сильный мороз, надевает он полушубок, шапку, берет снегоступы и говорит: — Приготовь-ка мне чего-нибудь на ужин. Пойду прогуляюсь, подышу воздухом. А я говорю: — Подыши, но не очень — воздух сегодня ядреный. И скажи, что бы ты хотел, чтобы я приготовила? — Капустный суп, — говорит, — да сходи к этой старой ведьме Ансельмии, не найдется ли у нее одна — другая куропатка. Я знаю: она ставит силки. И сделай капустную запеканку в печке, с панировкой. В такую погоду я готов есть капусту с капустой и капустой заедать. А в Сен-Бодийо, наверняка, ее не будет. — Собираешься съездить к госпоже Тим? — Может, надо сказать ей про тридцатилетнюю женщину, — говорит он. — Что ты думаешь на этот счет? — Думаю, надо, — отвечаю ему. — Знаешь, что я еще думаю об этом? — Скажешь — узнаю, — отвечает. — Думаю, что напугаю Ансельмию до того, что она даст мне шесть куропаток. И еще думаю, что, кроме капустной запеканки, приготовлю в сметане сушеных грибов, и еще думаю подготовить спальню на третьем этаже, зажгу там камин и положу в постель грелку. Потому как, сдается мне, что, если ты заговоришь о тридцатилетней женщине, то под вечер привезешь сюда госпожу Тим собственной персоной. — Рассуждение, не лишенное здравого смысла, — говорит. — Только вот не понимаю, зачем тебе шесть куропаток? — Две тебе, две госпоже Тим и две мне, — говорю. — Или ты думаешь, что я буду на кухне есть, а? — А разве кухня не твое почетное место? — сказал он, осторожно отступая, словно опасаясь чего-то. Я бросила ему вдогонку свой деревянный башмак. Что госпожа Тим прискачет, я нисколько не сомневалась. Не могла я только сказать, в котором часу. Рассчитывала так: «Приедут в сумерки. Он доберется туда, пообедает. Поговорит с ней после обеда; потом выпьют кофе. Она прикажет запрячь сани. И часам к четырем будут здесь». Но в три часа я уже услышала бубенцы. Наверное, она не дала ему кофе или попили наспех. Никаких распоряжений Бувару госпожа Тим не дала. Выскочила из саней, как двадцатилетняя, вошла ко мне на кухню: — Расскажите-ка мне все, — говорит. Вид у нее был заинтригованный. — Я ведь не для прусского короля жарила куропаток, — сказала я. — Так что давайте без спешки и не слишком громко! Для вас приготовлена постель, и часов в семь я положу в нее медную грелку. Я уже постелила вам свежие простыни, надушенные лавандой, и все прочее. Отпустите Бувара домой. Вы останетесь ужинать с нами. Поговорим обо всем. А то ведь и Бувар мерзнет на улице, и ехать в Сен — Бодийо после куропаток и беседы — значит рисковать свернуть себе в потемках шею. К тому же мы или ни о чем не успеем поговорить, или поговорим плохо. Поверьте, лучше остаться и здесь переночевать. — 96 —
|