Через пять минут Бувара как не бывало, он просто исчез с лица земли. Если бы не следы полозьев у дверей, можно было подумать, что госпожу Тим принес сюда Святой Дух. — И это еще не все, — сказала я ей. — Терпение и время делают больше, чем сила и страсть. До ужина больше ни слова. Или вы хотите говорить об этом, готовя капустную запеканку? Нет. Через часок я выставлю тех трех старичков, что засиделись у камелька. Закрою двери — и вся ночь будет наша. Поставим стол вот здесь, посередине, и в тепле и уюте посидим втроем. Я зажгу большую лампу. И, музыканты, вперед! Так-то оно будет лучше. Согласны? А пока, если хотите, наденьте передник и почистите штучки три сельдерея, идет? Сделаем салат. Она проделала все самым симпатичным образом, и я сказала: — Ну вот, видите, как хорошо быть послушной. За это хозяйка угостит вас шоколадным ликером. Мы сидели и тихо попивали ликер, когда пришел Ланглуа. — Не стесняйтесь, продолжайте, — сказал он. — А для тебя припрятана бутылочка рома, в буфете. Нет, не эта, эта — для посетителей, а вон та, что рядом с пакетом сахара. Его тоже можешь положить сюда, вдруг захочешь капать ром на сахар. И не рассчитывай, что здесь тебя будут слуги обслуживать, любовь моя. Не скажу, что шутила я так уж хладнокровно. Я малость приналегла на крем-ликер еще до приезда моих двух компаньонов. Надо было нервы успокоить. Кстати, после третьей рюмочки, от которой госпожа Тим сперва отказалась, но потом выпила, я поняла, что она находит мои действия правильными. Она начала уже мило улыбаться, и я почувствовала, что вот-вот она скажет: «Ну так, давайте, рассказывайте». Я приложила палец к губам: — Молчок. Еще налить? — Чуть-чуть. Ланглуа залпом выпил три полные рюмки рома подряд. Это был белый ром, я выдерживала его в кедровом бочонке и время от времени наливала оттуда в бутылку только для него одного. — Ух, жарко! — сказала госпожа Тим. Я пошла выпроваживать моих троих старичков, гревшихся у печки. — Как, уже? — удивился папаша Ламбер, — так еще же только пять часов. А я говорю: — У меня люди. — А мы что, не люди? — отвечал он. — Другие люди, — говорю. — Не понимаю. — Ну и не понимайте, а пока идите греться к своей снохе. — Я лучше спать пойду. — Вот-вот, — говорю. — Приятных снов. — У меня никогда не бывает приятных снов. — Ну тогда делайте, что хотите. — Если я могу делать, что хочу, — говорит, — то я остаюсь здесь. — 97 —
|