|
84 Платьев для чая (англ.). 85 Стр. 72. …мы напоминали студентов… – Во второй машинописи мысль Пруста развита более пространно (в третьей машинописи этот текст вычеркнут): «…тех студентов, что прочитали массу книг о том или ином живописце, насмотрелись массу репродукций с его картин (а может быть, и видели некоторые из них) и прониклись такой любовью к его искусству, что приходили в отчаяние оттого, что их скудные средства не позволяют им отправиться в Мюнхен или Дрезден, где хранились основные произведения этого художника. Каждое из этих произведений они изучили по описаниям, по фотографиям; сто раз на дню они представляли себе их краски; их влекли малейшие детали этих картин, горшок с молоком, что стоял в углу, расписная скатерть на столе; и тогда, когда они отправлялись наконец в путешествие, посещение музея доставляло им восхитительное чувство гурмана, настолько изголодавшегося, что у него случались уже галлюцинации, и теперь получавшего полное удовлетворение от еды, в то время как унылое мелькание красок внушало лишь усталость простому посетителю, не способному понять, что же он, собственно, видит, так как он не рассматривал все это мысленно до прихода в музей». 86 Стр. 73. …но в конце концов совмещающихся. – Далее в третьей машинописи следует текст, который Пруст вычеркнул, так как решил не вводить Блока в эту часть книги: «Я мог, расставшись с Блоком и действительно испытывая холод, продолжать напевать песенки, что исполняли тогда Майоль или Фрагсон, менее талантливые последователи Паулюса (хотя они и прекрасно пользовались тем, что пришли ему на смену), но я, конечно, и не думал идти их слушать. Я слишком боялся оставлять Альбертину дома одну, пестрая же толпа в кафешантане могла пробудить в ней сожаления и желания; и я оставался с ней дома, греясь у камина, а она весь вечер сидела у пианолы, которую я недавно купил, и играла мне». 87 Она поражала своим умственным развитием. – Во второй машинописи далее следует текст, вычеркнутый Прустом в третьей машинописи: «Иногда она сама, закатившись смехом, говорила мне: «Вспомните моего дорогого Расина ». Я отвечал: «Да, да, в Бальбеке, на лужайке». – «Ну да, но только тогда вы не сказали мне, как же я смешна. А в Париже, помните, в тот день, когда вы сказали мне, насколько это глупо. Что там такое написала Жизель? Мой дорогой друг . Хорошее было времечко!» Последние слова огорчали меня, но я утешал себя тем, что Альбертина произнесла их, как бы условно возвращаясь в прошлое. Я особенно утешился после того, как она добавила: «Теперь‑то я все время спрашиваю себя, как это я могла быть такой глупой девчонкой, верить во все эти штучки». — 206 —
|