|
Но есть еще одна, более веская и тонкая причина
разграничивать любовь и желание. Собственно говоря,
желать чего-либо — это значит стремиться обладать
им, причем под обладанием так или иначе понимается
включение объекта в нашу жизненную сферу и превра-
щение мало-помалу в часть нас самих. Именно поэто-
му желание умирает тотчас после того, как удовлет-
ворено; обладание для него смерть. Напротив, лю-
бовь — это вечная неудовлетворенность. Желание
пассивно, и желаю я, в сущности, одного — чтобы объ-
ект желания устремился ко мне. Я живу в надежде на
притяжение ко мне всего сущего. И наоборот, в любви,
как мы еще убедимся, все проникнуто активным нача-
лом. Вместо того чтобы объект приближался ко мне,
именно я стремлюсь к объекту и пребываю в нем.
В любовном порыве человек вырывается за пределы
своего «я»: быть может, это лучшее, что придумала
Природа, чтобы все мы имели возможность в преодо-
лении себя двигаться к чему-то иному. Не оно влекомо
ко мне, а я к нему.
Августину Блаженному, одному из тех людей, раз-
думья которых о любви отличались особой глубиной,
по своему душевному складу, быть может, наделен-
ному наивысшей силой любви, подчас удавалось пре-
352
ЭТЮДЫ О ЛЮБВИ
одолевать понимание любви как желания и влечения.
В минуту вдохновения он сказал: «Amor meus, pondus
meum; illo feror, quocumque feror» — «Любовь моя, бре-
мя мое; влекомый им, я иду повсюду, где я иду».
Любовь — это притяжение к любимому.
Спиноза попытался избежать ошибки и, оставив
в стороне влечения, искал любовным порывам и ненави-.
сти эмоциональное объяснение; согласно ему, лю-
бовь — это радость познания предмета любви. Любовь
к чему-то или к кому-то — это якобы не более чем
радость и одновременно сознание, что рады мы благо-
даря этому чему-то иди кому-то. И снова перед нами
смешение любви с ее возможными последствиями. Раз-
ве кто-нибудь сомневается, что предмет любви может
принести радость любящему? Однако столь же верно,
что любовь бывает печальной, как смерть, безысходная
смертная мука. Более того, истинная любовь лучше
познает саму себя и, если угодно, свою цену и свои
масштабы в страдании и мучениях, которые она прино-
сит. Влюбленной женщине огорчения, причиняемые ей
любимым, дороже бесстрастного прозябания. В пись-
мах Марианны Алькофарадо, португальской монахи-
ни 3, встречаем следующие признания, адресованные ее
неверному соблазнителю: «...в то же время я благодарю
вас в глубине сердца за отчаяние, которому вы причина,
и я ненавижу покой, в котором я жила, прежде чем
узнала вас». «...Я нашла хорошее средство против всех
этих зол, и я быстро освободилась бы от них, если бы не
любила вас более; но, увы! что за средство! Нет,
я предпочитаю страдать еще более, чем забыть вас. Увы!
от меня ли это зависит? Я не могу упрекнуть себя в том,
чтобы я хоть на одно мгновение пожелала не любить вас
более; вы более достойны сожаления, чем я, и лучше
переносить все те страдания, на которые я обречена,
нежели наслаждаться убогими радостями, которые да-
ют вам ваши французские любовницы». Первое письмо
кончалось словами: «Прощайте, любите меня всегда
и заставьте меня выстрадать еще больше мук». Минуло
два века, и синьорита де Леспинасс 4 писала: «Я люблю
вас так, как только и стоит любить,— безнадежно».
— 259 —
|