ВОССТАНИЕ МАСС
какой бы справедливой ни была критика либерализма,
его подспудная правота неодолима, потому что это
не теоретическая правота, не научная, не умозритель-
ная, но совсем иного и решающего свойства, а именно
правота судьбы. Теоретические истины не просто спо-
рны, но вся сила и смысл их в этой спорности;
они рождены спором, живы, пока оспоримы, и су-
ществуют единственно для продолжения спора. Но
судьбу — то, чему предстоит или не предстоит стать
жизнью,— не оспаривают. Ее принимают или отве-
ргают. Приняв, становятся собой; отвергнув, отри-
цают и подменяют себя *.
Судьба проступает не в том, что нам хочется,—
напротив, ее строгие черты отчетливее, когда мы со-
знаем, что должны вопреки хотению.
Итак, «самодовольный недоросль» знает, что
должно быть, но, несмотря на это и даже именно
поэтому, словом и делом изображает, будто убежден
в обратном. Фашист обрушивается на политическую
свободу именно потому, что знает: всецело и всерьез ее
не может не быть, она неотменима как сущность ев-
ропейской жизни и в серьезную минуту, когда нуж-
даться в ней будут по-настоящему, она окажется нали-
цо. Но так уж настроен массовый человек — на каприз-
ный лад. Он ничего не делает раз навсегда, и, что бы
ни делал, все у него «понарошку», как выходки маме-
нькина сынка. Поспешная готовность его в любом
деле вести себя трагически, отчаянно и безоглядно —
это лишь декорация. Трагедию он разыгрывает именно
потому, что не верит, будто в цивилизованном мире
она может разыграться всерьез.
Не принимать же на веру все, что человек изоб-
ражает из себя! Если кто-то настаивает, что дважды
два, по его святому убеждению, пять, и нет основании
считать его помешанным, остается признать, что сам
он, как бы ни срывал голос и ни грозился умереть за
свои слова, попросту не верит в то, что говорит.
Шквал повального и беспросветного фиглярства
* Оскудеть, опуститься, пасть — это и значит отказаться от себя, от того,
в ком ты должен был осуществиться. Подлинное существование при этом не
исчезает, а становится укоризненной тенью, призраком, который вечно напо-
минает, как низка эта участь и какой непохожей она должна была стать. Такая
жизнь лишь неудачное самоубийство.
339
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
катится по европейской земле. Любая позиция утверж-
дается из позерства и внутренне лжива. Все усилия
направлены единственно на то, чтобы не встретиться
со своей судьбой, отвернуться и не слышать ее темного
зова, избежать очной ставки с тем, что должно стать
жизнью. Живут в шутку и тем шуточнее, чем трагичнее
надетая маска. Шутовство неминуемо, если любой шаг
необязателен и не вбирает в себя личность целиком
и бесповоротно. Массовый человек боится встать на
твердый, скальный грунт предназначения; куда свойст-
веннее ему прозябать, существовать нереально, пови-
сая в воздухе. И никогда еще не носилось по ветру
столько жизней, невесомых и беспочвенных — выдер-
нутых из своей судьбы — и так легко увлекаемых лю-
бым, самым жалким течением. Поистине эпоха «увле-
чений» и «течений». Мало кто противится тем поверх-
ностным завихрениям, которые лихорадят искусство,
мысль, политику, общество. И потому риторика цве-
тет как никогда. Сюрреалист отважно ставит (избавлю
себя от необходимости приводить это слово) там, где
раньше стояли «жасмины, лебеди и фавны», и полага-
ет, что превзошел мировую литературу. А всего-то
заменил одну риторику другой, прежде пылившейся на
заборах.
— 249 —