Юнг и постъюнгианцы

В жизни Д. никогда не было Иродиады, которая помогла бы ей в борьбе за свержение Ирода, ее отца/царя. Действи­тельно, ее мать относилась к ее отцу с любовью и вниманием. В этот момент я вспомнил, как мой супервизор говорил, что ни я, ни Д. не осознавали, что женщина в моей жизни была более важна для Д. в этот момент, чем я сам. Это, с соответствующей адаптацией, я изложил Д., и это позволило ей начать фантази­ровать об этой женщине (которую она видела в театре) и о мо­их отношениях с ней (смотри ниже).

Третье взаимодействие произошло, когда Д. стала напа­дать на материализм и на заботу о своем имидже' неко­торых психотерапевтов, которых она встретила в гостях. Так случилось, что я знал тех, о ком она говорила. Я очень рассердился. Я сказал довольно горячо, что одежда и образ жизни совершенно точно являются предметом чрезвычайной заботы для самой Д. Фактически, она к себе и к другим относилась в очень значительной степени, исходя из внешно­сти, работы и успехов. Например, она сказала мне, что чаще всего представляется так "Меня зовут Д. Я керамистка".

Когда я восстанавливал все это, мне понадобилось провести некоторые границы, столкнувшись с инцестуозным всемогущест­вом, которое было во всех этих событиях. До этого момента я боялся обидеть чувства Д., в то время как она в действительно­сти искала "твердой любви". Ранее во время анализа Д. говори­ла, что чувствует, что наши отношения односторонни. На по­верхности она имела в виду, что она дает весь материал и кроме того, на ее долю приходятся все чувства и все страдания. На более глубоком уровне она считала невозможным испытать, что значит быть вдвоем, взаимности со мной. Анализ можно рас­сматривать как переход от ее всемогущей единственности к ощущению границы и двойственности. Мое открытие собствен­ной фантазии о Саломее и моя затронутость тем, что она знает, что я знаю ее друзей, приведшая к моей конфронтации с ней, создали эту двойственность. Мы больше не были слиты. Она сказала, что эти случаи стали точкой отсчета, когда она стала доверять мне, и у нее появилась надежда на анализ.

Постепенно в течение последующих шести месяцев она укрепилась в своей карьере и установила стабильные отно­шения с мужчиной. Эти отношения были трудны для нее, но прогресс, который она делала, виден из рассказа о том, что однажды, после серьезного спора, когда он вышел из ком­наты, она ощутила очень внезапное и совершенно новое чув­ство Пртери, утраты его как человека. Она сказала, "не потеря контроля и нападение, а чувство переполненности разочарованной любовью". Осуществился переход к ощуще­нию того мужчины как другого человека вместо беспокойст­ва по поводу возможной потери контроля. Говоря о нападе­нии, однажды она сказала о том, как она на самом деле ма­нипулировала этим мужчиной. Я сравнил это с командующей матерью и ее непослушным ребенком, на что она ответила: "Если я мать, то я каменная мать". Это отметило начало работы над развитием образа, названного ею Каменной Ма­терью.