Теория языка

Но оставим все рассуждения о теории познания и остановимся на задаче теории языка — указать языковые средства решения, исходя из выражений, тесно связанных с системой субъективной ориентации «здесь–сейчас–я». Простейшее из них — расширение той, концентрирующейся вокруг точечного Origo этой системы сферы, которую можно определить при помощи указания. Герой автобиографических произведений и романов, написанных от первого лица, на протяжении многих томов говорит «я», и мы понимаем его так же хорошо, как если бы он вместо «я» каждый раз использовал имя собственное и все повествование велось в третьем лице единственного числа. Мы понимаем его, поскольку все изображаемые события происходят в расширенной таким образом сфере «я». То же самое относится к области «здесь» и «сейчас», которую так же могут заменить имена собственные, например «Вена» и «послевоенное время». Существуют газетное «теперь», историческое «сейчас», геологическое «сейчас» и др. и аналогично расширенные сферы «здесь».

Претензии повествовательного языка повседневного общения и языка исторического описания, притязания на освобождение смысла предложения от жесткой связи с указательным полем удовлетворяются тем самым в значительной степени. Почему же? Так как (и в той мере как) повествование выходит за заданные тем самым пределы. Обычно во всех эпических и исторических рассказах важную роль играют хорошо отрегулированные перенесения. Сказка, следуя определенным стилистическим канонам, начинается с траспозиционного клише: жил–был однажды; историк назовет время несколько более точно и укажет при этом место. Перенесенения — это второе средство освобождения языковых выражений.

Если сфера предварительно называется именами собственными: «Париж, революция. Наполеон I» — или задается как невысказанная предпосылка, в речи осуществляются перенесения внутри самой сферы и из нее в другие сферы так же незаметно, как перенесения при скачках кинокамеры, о которых речь пойдет позднее. Экспозиция: генерал Наполеон возвращается из Италии в Париж. Мы находимся вместе с ним и понимаем дальнейшее повествование, исходя из его «здесь, сейчас я». Или возьмем случай из жизни: женщина из народа сообщает о «нем» и его упреках к ней; по ходу ее живого рассказа слово «я» постоянно перемещается при изображении недавней супружеской сцены, в данный момент оно должно интерпретироваться с ее позиции, а в следующий — с его. В эпике это явление принято обозначать как чередование повествовательной и прямой речи: «Я принес из дому деньги» (это утверждение касается меня) и «Я измучился» (это о нем самом). При отсутствии точного механизма изменения точки зрения речь этой женщины была бы непонятна слушателю, но благодаря этому механизму сочувствующй получатель сообщения понимает ее. Посмотрим, является ли следствием перенесения освобождение и как это происходит.