|
Сохранение одного и того же символа S ? P для обеих форм выражения — вопрос чисто терминологической целесообразности. Можно представить себе, например, падеж S, который бы вполне заслуживал этого названия и тем не менее был бы бесспорным экспозитивным падежом, то есть падежом, отличным от нашего номинатива. Можно представить себе также класс или классы явных предикатных слов, которые бы синтаксически существенно отличались от наших глаголов, но, однако, подобно глаголам, символизировали события и потому должны были отграничиваться от слов, обозначающих предметы. 5. Persona tertia В любом случае мы в целом понимаем, что потребность в освобождении репрезентативного содержания речи от актуального указательного поля возникает в нарративной речи. Одноклассные системы дейктических призывов можно считать первым этапом великого процесса эволюции человеческого языка. Но в дальнейшем однажды появилась потребность включить отсутствующее, то есть освободить высказывания от ситуативной зависимости. В языке, на котором мы говорим, даны средства такого освобождения для двух основных случаев. Высвобождение языкового высказывания из указательного поля наглядной демонстрации в нашем собственном языке начинается или в локально–темпоральной сфере, когда вводится специальный назывной знак, замещающий первоначально не оформленный (по причине ситуативной определенности) здесь–сейчас–дейксис (безличные предложения), или с первоначально также не оформленного (опять же по причине ситуативной заданности). Я–дейксиса (глагольное предложение). Ни один дорожный указатель не обозначает эксплицитным образом здесь, хотя он указывает именно отсюда. Ситуативно обусловленные речевые высказывания человека (такие, как Без пересадки пассажира трамвая) с полным правом лишены избыточных здесь, сейчас и я, хотя они должны трактоваться именно с этих позиций. Для чего же в высказывание вводятся знаки я, ты, он, как это регулярно происходит в индоевропейских глагольных предложениях (amo, amas, amat)? Что этим достигается? В высшей степени примечательное индоевропейское местоимение он (она, оно) психологически никак не сопоставимо с я и ты — знаками отправителя и получателя сообщения, — но именно на примере третьего лица легче всего понять появление я и ты в репрезентативном глагольном предложении. Еще раз повторяю, что все три местоимения совершенно избыточны в таких высказываниях, как es regnet. Для чего же они вводятся в репрезентативные глагольные предложения? Образуем три предложения: Amo te, Amas те, Amat Caius Camillam 'Люблю тебя, любишь меня, Гай любит Камиллу'. В первом и во втором предложениях расчлененная ситуация любви простейшим образом соотносится с расчлененным актуальным речевым действием. Ситуация любви, так сказать, проецируется на актуальное речевое действие. В любви два партнера, так же как и в актуальной речи. Отправитель и получатель сообщения определяются дейктически. Они фактически указываются, и при этом дается понять, что они идентифицируются с партнерами любви и как это происходит. Вряд ли стоит еще рассуждать об этом, дальнейшие разъяснения были бы полезны лишь в том случае, если бы они описывали модели предложения других языковых семей с существенно отличающимися способами проецирования. Языки с чисто локализующей репрезентацией могли бы проецировать событие на позиции речевой ситуации. Любовь излучается из места отправителя здесь к месту получателя сообщения там (где ты находишься), как если бы в латыни при amatur (любится, любят) употреблялось hinc istuc в одном случае или istinc huc — в другом. С тем же успехом могла бы использоваться конструкция с инструменталисом–дативом, как в специально сконструированном нами примере Caio nex leoni: amatur те (инструменталис) tibi (dativus commodi). Короче говоря, все это возможно при проецировании описываемой ситуации на актуальную речевую ситуацию. — 314 —
|