Теория языка

Современный человек знает и использует разнообразные репрезентативные средства; не представляет труда сопоставить структуру и функцию каждого из них со звуковым языком и, идя по такому пути, шаг за шагом составить себе представление о своеобразии систем такого типа, как язык. Как и при всяком сравнении, и в данном случае сходства и различия в равной степени поучительны. Если в качестве стимула необходим выдающийся пример из истории, то по нескольким причинам следует вспомнить проведенное Лессингом сопоставление поэзии и живописи. Правда, он обсуждал проблемы не языка, а искусства и проводил очень обобщенное сопоставление, но тем не менее стало ясно одно обстоятельство, которое с тех пор уже нельзя оставлять без внимания, а именно то обстоятельство, что неправильно истолкованное или неправильно использованное высказывание Горация ut pictura poesis 'как картина, поэзия' по необходимости терпит крах из–за структурных различий между языковым и живописным механизмами репрезентации или по меньшей мере наталкивается на непреодолимые преграды.

Язык живописует отнюдь не в той степени, в какой это позволяли бы возможности человеческого голоса, а лишь символизирует. Назывные слова являются символами предметов. Однако подобно тому, как краски живописца нуждаются в холсте, чтобы стать картиной, так и языковым символам требуется окружение, в котором они располагаются. Мы назовем его полем символов языка. Это еще одно понятие, которое я предлагаю и объясняю ниже, оно выполняет свою важнейшую миссию благодаря более общему и более четкому охвату того отношения, которое существует между синтаксическими и лексическими явлениями языка. Обычно эти коррелятивные явления противопоставляются друг другу как форма и материал. Однако, несмотря на периодически возникающие то там, то тут, но остающиеся безрезультатными попытки обновления, это противопоставление едва ли выходит за пределы аристотелевского образа мыслей. Вместе с тем в психологии в процессе исследований мыслительных процессов и в ходе дискуссий о гештальте проблема формы и материала была осмыслена по–новому; теперь следует реализовать это достижение и в теории языка.

План излагаемого ниже выглядит следующим образом: имманентным путем будут выявляться и обсуждаться факторы контекста. Затем будет проведено выходящее за рамки языка сопоставление; оно должно помочь более четко разграничить в первом приближении два компонента — поле и символ. При таком сравнении станет ясно, что обнаруженное имманентным путем входит в каждую продуктивную систему средств репрезентации: начиная со сцены артиста и холста живописца и кончая системой координат «аналитической» геометрии повсюду существуют поля и то, что в них встраивается. И средоточием всего является язык как средство репрезентации. Однако за этим первым выводом из проведенного сопоставления должен последовать еще один, чтобы все сказанное стало приложимым к эмпирической лингвистике. И этот второй вывод в наиболее точной формулировке выглядит следующим образом: языковой репрезентативный инструментарий относится к средствам косвенной репрезентации; это инструментарий, занимающий центральное положение, инструментарий, в котором определенную роль играют посредники в качестве упорядочивающих факторов. Не следует думать, будто в языке дело обстоит так, что звуковой материал благодаря своей наглядной упорядоченности непосредственно представляет собой зеркало действительности и репрезентирует ее. Все обстоит совсем по–иному. Между звуковой материей и действительностью стоит совокупность опосредствующих факторов, стоят (повторим еще раз это слово) языковые посредники, стоит, например, в нашем языке инструментарий индоевропейских падежей. Ниже мы обратимся к тому, «что встраивается» (das «Eingesetzte»), то есть к языковым понятийным знакам, и завершим в предварительном порядке анализ одним хорошо известным науке примером языкового полевого инструментария. Это уже упоминавшаяся выше падежная система индоевропейских языков.