Теория языка

Заранее скажем, что наша дерзость замахиваться на все сразу, а пока что удовлетворяться лишь обзором всех сходных полевых инструментариев имеет пределы. В том месте, до которого мы дойдем, в действие вступает обусловленное разным мировосприятием различие между человеческими языками, — различие, впервые обнаруженное В, фон Гумбольдтом, вслед за которым с тех пор часто удачно, а часто недальновидно вычленяли новое понятие внутренней языковой формы. Я полагаю, что наряду с (коррелятивно относящимися сюда) этимологическими различиями, о которых с психологических позиций будет кое–что сказано ниже в §14, к ядру внутренней формы принадлежит и то, что разные языковые семьи отдают предпочтение разным полям посредников и символов, поскольку то, что надо репрезентировать, то есть мир, в котором люди живут, они видят по–разному. Пожалуй, все в целом это наиболее сопоставимо с известными нам различиями в зрительном восприятии живописцев. Различия, наверное, не меньшие, но они не должны быть и большими. Суть заключается, по моему мнению, не более как в отдавании предпочтения. Ведь для нас, индоевропейцев, вовсе не является недоступным мышление с помощью чуждых для нас символических полей; напротив, практически для всех чуждых полевых инструментариев в нашем языке найдутся параллели. Этого я сейчас не стану доказывать; однако полагаю, что это удастся сделать на основе выводов из обсуждения указательного поля и на основе представляющихся мне удачными решений, касающихся символического поля, о чем речь пойдет в §15.

Собственные наблюдения позволяют мне надеяться, что последующим поколениям исследователей удастся на основе достигнутого разработать настоящую систему полевых инструментариев во всех языках мира — первоначально на базе модели, как в случаях всего того, что в сфере

теории языка можно назвать действительным открытием. Но затем, что не менее важно, следует базируясь на множестве моделей и уверенно опираясь на то, что существует, индуктивным путем верифицировать одну модель. Сам по себе модельный подход недостаточен ни в физике (где была необходимость, например, создать не какую–либо просто возможную модель атома, а такую, которая была бы эмпирически плодотворной), ни в языкознании, которое в вопросе верификации нисколько не должно отставать в отношении применяемых в других науках строжайших требований к доказательствам. Я сам, чтобы не печатать что–то сырое, отказался от публикации одной своей работы, содержавшей нечто подобное. Мне показалось, что некоторые черты символических полей можно было бы осмыслить, если можно было бы эскимосские языки как полностью импрессионистские противопоставить языкам банту как полностью категориальным, а китайский язык с его известной склонностью к предметно индивидуальному — индоевропейским языкам, в которых универсальное трактуется как поддающееся демонстрации. Но мне пришлось убедиться в том, что лично для меня было недостижимо получить действительное знание фактического материала, которое было бы необходимо для такого рода сопоставительных штудий. Поэтому я здесь лишь упоминаю свою попытку с целью наметить то направление, в котором я считаю возможным продолжение лингвистического анализа человеческих языков.