Историю таких пыток излагали в последние годы много раз. Переломный момент откладывается, человек может месяцами ничего не признавать. Но в конце концов — после многих месяцев или лет такого существования — происходит подлинное крушение здания личности, существовавшего до ареста. Достаточно странно, что внезапная доброта со стороны судей помогает сломить сопротивление и вызывает у жертвы регресс к детскому уровню. Само признание может быть поверхностным, но тюремщики это знают и, вбив этот клин, настойчиво загоняют его все глубже в личностную интеграцию, пока она не расколется и не разрушится. Одна жертва сказала: «Они создают шпионскую ментальность. То, что вы выдумали, становится реальностью. Если вы признались, что передали сорок шпионских сообщений, в следующий раз вы скажете, что передали пятьдесят. И эти пятьдесят становятся для вас реальностью». Слишком болезненным оказывается сохранение прежних стандартов правды и лжи, справедливости и несправедливости. Легче принять предложенные стандарты, сказать: «Да, я шпион, преступник, враг народа. Я заслужил то, что вы мне даете. Вы правы, а я не прав. Вы — великие и справедливые судьи. Я — ничто». Священник-миссионер в Китае после тяжких мук заявил, что действительно был шпионом, обученным в миссионерской школе для поездки в Китай, чтобы заниматься шпионской деятельностью под прикрытием религии, его локальная миссия — шпионская организация; Ватикан — главный шпионский центр; вся его жизнь была направлена против интересов китайского народа. Такого разрушения старых привычек и чувств достичь крайне трудно, но возможно (по крайней мере, во многих случаях). Чтобы перевернуть укоренившиеся убеждения и ценности, требуется время и катастрофические страдания. Беттельгейм рассказывает о своей собственной многомесячной борьбе за сохранение чувства Я в концлагере в Бухенвальде. Он повторял: «Эти муки происходят с моим телом, а не со мной». Но даже Беттельгейм проводит временную границу сопротивления примерно на рубеже три года. Более старые заключенные часто становились жалкими рабами нацистских тюремщиков; соглашались с их проповедями, даже искали кусочки их одежды, носясь с ними как со священным фетишем32. Таким образом, получается, что в условиях тотально контролируемой внешней среды, максимального давления на индивида, личность (или важные ее области) может быть перевернута вверх дном. Еще не известно, сможет ли тот, кто в конце концов бежит из обстановки принуждения, когда-либо полностью восстановить свои предыдущие системы убеждений и ценностей. — 364 —
|